Как ни странно, я снова заснул, и проспал еще несколько часов без всяких сновидений. Поздним утром в гостевую заглянул Николай Иванович и рассказал, что в районе Рейкьявика было пятибалльное землетрясение, в городе кое-где дали трещины дома, лопнули трубы водяного отопления, но человеческих жертв нет. Вое хорошо, прекрасная маркиза!
После завтрака резидент повел меня, как это полагается, представлять послу. Негласный этикет взаимоотношений «резидентурских» с «посольскими» непременно предполагал эту процедуру, независимо от сроков пребывания командировочного в стране, его чина и звания и целей командировки. Правда, если прибывший занимал солидное положение, время аудиенции значительно увеличивалось, и беседа могла кончиться на весьма дружеской ноте и даже приглашением «вместе отобедать» или «накоротке отужинать».
Кроме чисто протокольных соображений такие визиты имели сугубо прозаическое объяснение: главе дипломатического представительства было полезно убедиться, что представитель «ближних соседей» появился в посольстве не для того, чтобы делать под кого-нибудь «подкопы» или искать «компру». «Чистые» дипломаты в своей практической деятельности непременно учитывали благоприобретенный исторический (в основном отрицательный) опыт и в отношениях с представителями КГБ не отходили от ставшей генетической линии поведения: «держись от чекистов подальше», хотя в описываемое время эти комплексы проявлялись все-таки не в такой острой форме, как тридцать лет тому назад. Впрочем, это зависело от того, какими людьми были чекисты и какими — сами «чистые».
Посол был неглупый мужик, к представителям разведки относился без предубеждений, поэтому долго на моей персоне задерживаться не стал. Через пять минут мы с Николаем Ивановичем вышли из его кабинета и уединились за «секретной» дверью резидентуры, чтобы обсудить мое задание и способы его выполнения. Оговорюсь сразу, что заданием не предусматривалась вербовка агентов или проведение явки с ценным источником. Все было значительно проще: нужно было собрать максимум общедоступной информации, на основании которой можно было сделать вывод о возможности и целесообразности работы по Исландии. Скажу также, что такая возможность априори не просматривалась, но для формаль-ного закрытия вопроса, как в науке, требовались определенные оперативные выкладки.
Две недели в Рейкьявике я провел в стенах посольства, листая различные справки, отчеты, обзоры посольства и резидентуры и беседуя с дипломатами. Я с благодарностью вспоминаю о помощи, которую мне оказали «чистые» сотрудники посольства Подражанец, Комиссаров и Шаманин. С Сережей Комиссаровым, владеющим несколькими скандинавскими и европейскими языками, мне пришлось потом вместе поработать в Дании и Швеции, а с Шаманиным тоже столкнуться в Швеции.
Кстати, о языках. Кроме того, что мы впереди планеты всей в области балета, нужно отметить, что ни в какой другой стране, кроме нашей, не поставлено так дотошно дело изучения иностранных языков. Где, в каком государстве вы встретите дипломатов, владеющими исландским языком, на котором говорят всего двести тысяч человек? У нас же такие люди были и, я надеюсь, еще живы. Я знал их и видел. Это упомянутые выше Комиссаров и Подражанец, ученики известного в кругах МИДа и за его пределами профессора Якуба. Как скандинавист могу подтвердить только, что это явление на уровне маленького чуда света.
Свободное время я использовал для прогулок по городу, а вечера — для хождения в «киношку». Рейкьявик — небольшой по нашим, да и по европейским масштабам город, и его можно обойти за пару часов. Компактный центр и деловая часть столицы с министерствами, банками, магазинами и офисами; университетский район на окраине (где-то здесь вращается мой знакомый норвежец); порт с многочисленными причалами и рыбацкими шхунами и баркасами; бассейн с подогретой морской водой у самой кромки океана; старейший в мире парламент — альтинг (британский парламент на самом Деле моложе исландского),[8] приютившийся на краю искусственного озера, по которому плавают лебеди; бессастадир — резиденция президента; мрачные средневековые каменные церкви; памятник норвежскому конунгу Лейфу Счастливому, открывшему Америку в незапамятные времена, и на сколько хватает глаз — безбрежный океан.
Это Рейкьявик — единственный город в Европе, а может быть и в мире, вмещающий со своими 95 тысячами почти половину населения своей страны. Примерно столько же жителей насчитывается в небольших городах-поселках, разбросанных по побережью острова, в которые можно попасть либо по воздуху, либо по морю (Акурейри, Нескаупстадур, Боргарнес и др.). Остальные двадцать пять-тридцать тысяч исландцев живут на фермах, хуторах или в охотничьих домиках, большую часть года отрезанные от всего мира, поддерживая связь с цивилизацией только по радио.
Здесь, в Рейкьявике, четверть века тому назад формировался конвой из судов союзников, который должен был доставить в Мурманск помощь по лэнд-лизу и о котором написан великолепный роман В. Пикуля…
Говорят, что когда первый переселенец из Западной Норвегии Ингольв Арнарсон в 874 году приблизился к Исландии, то увидел, что весь берег был покрыт льдом, и назвал новую страну Ледяной. Это название сохранилось за ней до сих пор: Исландия в буквальном переводе с норвежского означает «страна льдов».
Внешний вид обманчив, и норвежскому викингу пришлось в этом скоро убедиться.[9] На самом деле льды занимали лишь центральную горную часть страны, а прибрежные долины были покрыты сочной травой, по ним протекали чистые источники, кишащие жирными форелями и хариусами, климат был достаточно мягким для того, чтобы предоставить убежище свободолюбивым викингам, которым стало тесно на своей исторической родине. Конечно, это не шло ни в какое сравнение с райскими тропическими странами, но свободной земли было очень много, врагов поблизости не было, а это главное, чего искали неугомонные варяжские пассионарии.
За первыми переселенцами последовали другие, и к началу двенадцатого века в Исландии образовались довольно многочисленные колонии норвежцев, успешно занимавшиеся овцеводством, коневодством (исландцы вывели неприхотливую породу низкорослых густошерстных лошадок-пони) и молочным животноводством. Но главным занятием исландцев стало рыболовство.
Исландия — настоящий полигон для лингвистов, и исландский язык еще ждет своих исследователей. Дело в том, что если подойти очень строго, то исландского языка не существует вовсе. Да, да. Исландцы говорят на старонорвежском наречии, сохранившемся во всей своей чистоте со времен первого норвежского поселенца и Лейфа Эйриксона! Представляете? Язык викингов законсервировался и практически ничуть не изменился с тех пор. Если бы ученым каким-то образом удалось оживить первооткрывателя этой островной страны, то он без труда мог бы понять язык современного писателя-классика Халлдора Лакснесса.
