- Вот каким образом я оказался у вас, - закончил Павел Васильевич. Все, кажется, рассказал...
- Почти все! У меня еще лишь один вопрос: почему вы назвались сначала все-таки Скирдой, а не своей настоящей фамилией?
- Ну как вам сказать, генерал! - он чуть пожал плечами. - Только вы не обижайтесь, пожалуйста... Ведь мне тоже надо было вас немного проверить! Конечно, за те дни, которые мы здесь, я успел многое узнать, услышать... Но и самому не мешало на вас посмотреть, прежде чем решить, оставаться ли мне Скирдой или нет.
- Значит, проверка была для меня благоприятной? - спросил я, улыбаясь.
- Во всяком случае, я понял, что с вами можно быть вполне откровенным.
- Отвечу вам откровенностью! Лично я верю каждому вашему слову, для меня вы - генерал Павел Васильевич Сысоев, но я обязан...
- Запросить Москву? Получить подтверждение всех данных обо мне? Ну конечно же, конечно... Иначе нельзя! Буду только рад. Но об одном прошу вас заранее. Когда все подтвердится, не отправляйте меня за линию фронта, оставьте у себя... Поймите, что я должен смыть позор пленения!
- Вы попали в плен контуженным, будучи без сознания. И потом, вы два, нет, три раза бежали из плена! Но довольно об этом... Подождем ответа Москвы! А пока вам надо привести себя в порядок, устроиться с жильем, отдохнуть. Думаю, что следует начать с бани и парикмахера.
Шифровку о Сысоеве я отправил в Генштаб. К вечеру мы снова встретились, уже за стаканом чая. Побритый, причесанный, в чистом обмундировании, в накинутой на плечи меховой куртке, Павел Васильевич выглядел теперь совсем по-другому и ничем не напоминал "типичного бульбаша", как вчера выразился Николенко. Вместе с тем после бритья на лице резче выступили морщины, еще заметней стало нервное подергивание рта. Да, немало пришлось пережить человеку! Трудная у него судьба.
Пока мы ждали ответной телеграммы, положение генерала было довольно неопределенным. Жил он вместе с нашими командирами в штабной землянке, но ничего не делал, и это его, конечно, угнетало. Из деликатности Сысоев не спрашивал, есть ли ответ, но я и сам при случае говорил ему, что ответ вот-вот будет.
Вечерами Павел Васильевич не раз ко мне заходил, и мы беседовали на самые различные темы. Сысоев - коренной русак, родился и вырос в Подмосковье, там же в молодости работал на заводе токарем. Очень любил он и Украину, где прошли многие годы его военной службы, и жена у него, оказывается, украинка. Часто наш разговор переходил на виденное и пережитое Сысоевым у бульбашей.
Снова и снова подтверждалось, что буржуазные националисты не имеют решительно никакой поддержки в народе, что так называемая Украинская повстанческая армия вовсе и не армия в современном понятии, а разрозненное, недисциплинированное, плохо обученное и еще хуже вооруженное войско. Состав его больше чем наполовину даже и не украинский по национальности. Бандеровцы заставляют служить у себя и русских, и белорусов, и представителей многих восточных народностей.
Велика была ненависть к бандеровцам у многих подневольных солдат УПА. Вот один из необычайно ярких фактов, рассказанных Сысоевым.
Перед тем как попытаться форсировать Стоход, националисты устроили в селе Большой Обзырь нечто вроде смотра своих сил. Во всех подразделениях проверялась готовность оружия. Павел Васильевич к тому времени уже успел познакомиться довольно близко с командиром одного из минометных расчетов. Звали этого минометчика Михаилом, был он родом с Кавказа, тоже бежал из немецкого плена, тоже по воле обстоятельств оказался затем у бандеровцев. Чувствовалось, что Михаил охотно перешел бы к партизанам. А вот перед самой проверкой минометов бросил он Сысоеву такую фразу:
- Наступать собираются? Хорошо же! Я им понаступаю!
Дошла очередь и до проверки батальонного миномета Михаила. Вокруг собрались "проверяющие", командир взвода приказал сделать пробный выстрел. Кавказец взял мину, опустил ее в ствол, и тут сразу раздался взрыв... Миномет разнесло в куски, командиру взвода оторвало руку, восемь бандеровцев были убиты наповал, погиб и Михаил.
- Националисты приписали это несчастному случаю, - усмехнулся Павел Васильевич, - но случайности тут не было! Мне сразу вспомнилась угроза минометчика: "Я им понаступаю!" Конечно же он нарочно поставил дистанционную трубку на нуль, чтобы разрыв произошел мгновенно. Жизни не пожалел человек, стремясь нанести удар по врагу! И нанес!..
"Да, великим мужеством обладают наши советские люди, проявляя его всегда, везде", - подумал я, узнав об атом подвиге.
Ответ из Генштаба на мой запрос относительно Сысоева пришел через несколько дней. Шифровка подтверждала все данные, сообщенные о себе Павлом Васильевичем. Он числился без вести пропавшим. Далее следовала строка: "Сысоева немедленно отправьте в Москву".
Я пригласил к себе генерала и молча придвинул к нему лежавший передо мной листок бумаги. Он прочел и вздохнул:
- Другого и не могло быть!.. Я так и думал. Но прошу вас, Алексей Федорович, как человека, как коммуниста прошу, дайте мне возможность повоевать! Вот кончится война, и тогда, если в чем виноват, за все отвечу.
- Понимаю... Все понимаю! Но я получил приказ... Тут надо подумать, Павел Васильевич. Мы встретимся завтра утром.
Я думал и днем и всю ночь напролет. Трудная, мучительно трудная стояла передо мной проблема.
Конечно, всех вернувшихся из плена надо было строжайшим образом проверять. Безусловно, любой нарушитель воинской присяги заслуживал суровой кары. Однако нельзя в каждом человеке, побывавшем в плену, видеть шпиона и предателя.
Кому, как не мне, знать многих, очень многих бывших военнопленных и окруженцев! Сотни из них примкнули к нашим партизанским отрядам еще на Черниговщине. Сотни влились в наше соединение во время его рейда на Волынь. Десятки пополняли наши партизанские ряды и теперь. Да, среди них попадались вражеские лазутчики. Мы умели выявлять негодяев, были к ним беспощадны. А остальные? Как правило, люди, испытавшие на себе все ужасы фашистской неволи, сражались с особым ожесточением. Сколько таких погибло настоящими героями! Сколько живых отмечено знаками боевой доблести!
"Дайте мне повоевать", - просил Сысоев. Просьба законная! Нельзя отправлять его на Большую землю. Нельзя! Неизвестно, чем может кончиться для Павла Васильевича эта поездка. Рубануть сплеча проще всего.
Ворочаясь в постели и выкуривая одну за другой самокрутки, я вспомнил историю политработника Семена Лузина.
Был у нас батальон, выросший из маленького, всего-то в 11 штыков, партизанского отряда. Возник этот отрядик на Орловщине, но в феврале 1942 года перешел в соседнюю Черниговскую область, где влился в наше соединение. Он стал быстро расти, крепнуть и уже через два-три месяца превратился в надежную боевую единицу. Во многих операциях проявил себя с наилучшей стороны и политрук-орловец С. Н. Лузин.
