Ознакомительная версия.
Погрузили нас на автомашины и отправили в город Клин. К этому времени обстановка в районе города Клин была, можно сказать, катастрофической (а это ведь в 150–180 километрах от Москвы). Немцы прорвали нашу оборону и устремились в двух направлениях: Клин, Москва и Волоколамск, Москва. Резервов ближайших – никаких. И вот, для организации преграды противнику, на Клин был брошен наш офицерский батальон, а также поспешные формирования из числа отходящих разрозненных подразделений. Офицерский батальон занял оборону по северной и северо-западной окраине Клина.
Целую неделю до 24 октября батальон держал свою позицию, несмотря на то что снабжение было очень плохое, не только боеприпасами, но и питанием. Хорошо, что местные жители не жалели нам картошки и соли. А водку подвозили прямо с городских складов. Это было единственное средство обогреться.
Батальон выполнил свою задачу и в ночь на 25 октября 1941 года был снят с фронта и отправлен в Солнечногорск, где уже полным ходом шла погрузка всего состава курсов в эшелон. Курсы «Выстрел» по приказу Ставки Верховного главнокомандующего эвакуировались на Урал, как нам стало известно уже в ходе движения эшелона.
Эшелон прибыл в город Кыштым Челябинской области накануне празднования 7 Ноября. Недолго я задержался на курсах, и вскоре, во второй половине ноября, небольшая группа курсантов, ввиду плохого поведения, была отправлена на фронт. Причина отправки: мы обматерили комиссара нашего отделения полкового комиссара Пешкова. Скажу, что за долгую службу имел дела со многими политработниками, разной степени «сволочности», но такого ни до, ни после этого не видел. Правда, был после войны еще один – член Военного совета Приволжского военного округа генерал-лейтенант Ляшко. Даже политработники – его подчиненные не выносили его издевательств. Итак, опять на фронт.
До Свердловска мы добрались за одну ночь. В Свердловске мы двое суток ждали попутного транспорта на Вологду и далее – на Ленинград. В первую очередь один за другим шли эшелоны на Москву. Хорошо, что в Свердловске жила семья моего хорошего знакомого, курсанта Сапожникова из моей роты. Раньше, до армии, он работал помощником машиниста, жена – тоже железнодорожница из аппарата, и двое детей. Они меня приняли как родного. Помылся, постирался и по-человечески часа три поспал, пока Люся была на работе, а дети в садике. Вскоре пришли мои ребята и сказали, что через час отходит порожняк – санитарный поезд на Ярославль, через Вологду. Пришлось не прощаясь покинуть приютившую меня на несколько часов семью Сапожникова.
Как потом мне стало известно, в это время сам Сапожников, будучи командиром транспортной роты стрелкового полка, попал под артиллерийский обстрел и погиб в лесах в районе Тихвина.
Более 20 суток добирались мы до Вологды. Это вполне объяснимо: в первую очередь проходили эшелоны с войсками, боевой техникой и боеприпасами, а затем все остальные. По нескольку суток стояли мы на маленьких разъездах, и, если бы не девчонки, медсестры эшелона, мы бы умерли с голода, они нам иногда приносили похлебку из их скудного пайка. Жаль, не помню ни их имен, ни фамилий.
Несколько суток ожидали мы попутные эшелоны на Тихвин, куда мы имели назначение. И только в конце декабря нам удалось попасть в эшелон военно-почтовой базы, с которым мы доехали до станции Бабаево. Наше знакомство с девчонками из ВПБ потом стало причиной того, что не все письма до нас доходили, так как некоторые они припрятывали для удобного случая. Так, извещение в 1943 году, в январе месяце, о том, что нашлись мои родители, я получил раньше, чем письмо от них самих, то есть по военным линиям связи. Задачей ВПБ была проверка содержания писем с фронта и с тыла. Всё находилось под неослабным оком НКВД.
Со станции Бабаево, где нас экипировали зимней одеждой и питанием, в связи с боями в районе Тихвина мы отправились пешком по зимнику (то есть по дороге, работающей только зимой, так как она была проложена через леса и болота).
Прошло более пятидесяти лет, но я до сих пор не могу забыть этот маршрут. Во-первых, населенные пункты со староверами жили добротно, чисто, но хозяева нас в дома не пускали, приходилось ночевать в лесу у костра, а маршрут был более 230 километров. А там, где были маленькие населенные пункты лесорубов, дома были сделаны по-черному. Сруб, полуоткрытая крыша. В доме вместо печки все время горел небольшой костер и вдоль стен вокруг костра – нары. Так жили семьи, оставленные лесорубами, ушедшими на фронт. Еды, кроме даров леса (ягоды, грибы разные – соленые, сушеные), а также замороженной дичи, – никакой. Ни одного кусочка хлеба и очень-очень мало соли. Пришлось раздать почти весь свой паек, до того было жалко малышей, закутанных в тряпье.
Более шести суток длился этот переход, и, наконец, 30 декабря мы прибыли в населенный пункт Оять, что в 40 километрах от линии фронта. Этот день нам дали отдохнуть после тяжелого перехода, по снегу пешком, глубина снежного покрова – 30–40, иногда и более 50 сантиметров. 31 декабря прибыли представители отдела кадров 7-й армии. Оказалось, что вместо Волховского фронта нас переназначили в 7-ю армию, которая прикрывала петрозаводское направление на реке Свирь между Онежским и Ладожским озерами и Дорогу жизни по Ладоге. Я получил назначение на должность командира батальона в 21-ю Пермскую стрелковую дивизию. Скажу честно, меня это не обрадовало, ведь я был лейтенантом, успел лишь неделю покомандовать ротой в бою. Я хотел на первых порах побыть заместителем командира батальона. Но кадровики сказали: «Поедешь завтра в дивизию, представишься командиру, и он решит».
Новый год я впервые в жизни (до этого как-то не принято было это отмечать) встретил в Ояте. Пришли молодые врачихи из хирургического госпиталя, принесли спирт. Мы сложили свои пайки и только сели за стол, как забежал начальник госпиталя, вылил спирт на пол, забрал своих врачих, но молодость взяла свое, и без спирта и девчонок мы повеселились и уснули богатырским сном.
Рано утром на санях, запряженных дохлыми лошадками, прибыл офицер связи из 21-й дивизии, и мы отправились на командный пункт дивизии. Оказалось, что в эту дивизию назначение получил только я один, – повезло. К вечеру мы прибыли на КП дивизии. Меня определили в оперативное отделение, где я должен был ждать до утра 2 января 1942 года прибытия командира и комиссара дивизии, которые на ночь уехали в тыл в баню. Война войной, а мыться надо.
В оперативном отделении меня окружили офицеры, проявившие ко мне, как к «бывалому» фронтовику, большой интерес. 21-я дивизия лишь в конце ноября 1941 года прибыла с Дальнего Востока из города Спасск в Приморье. С ходу вступила в бой. Дивизия была укомплектована кадровым составом – ни одного запасника, – причем имела в своем составе более 15 тысяч человек, в том числе три стрелковых полка (94, 116 и 326-й), два артиллерийских полка (пушечный и гаубичный), зенитный полк, танковый батальон, саперный батальон, батальон связи, автомобильный батальон и целый ряд специальных подразделений, в том числе разведывательный батальон[9].
Ознакомительная версия.
