Хорошо, коль вблизи есть открытый аэродром. Можно уйти туда.
Большое искусство — уметь следить за изменениями погоды. Но и этого умения командиру порой недостаточно, чтобы принять решение о прекращении полетов. Ему необходимы также воля, решительность, готовность взять на себя всю ответственность за возможные последствия. А они могут быть разные. Если опасения не оправдались, командир получит взыскание от начальства за неправильное решение. Если туман застал врасплох, не исключены еще худшие неприятности.
Оценив метеорологическую обстановку, Куликов приказал временно прекратить полеты. Отогревшись в палатке, мы с Виктором Емельяновым пошли к моему самолету и достали из гаргрота (отсека за кабиной штурмана) гитару и балалайку.
— Страданем? — предложил Виктор и взял в руки балалайку.
— Страданем, — согласился я.
Попробовали взять знакомые аккорды «страдания», но что-то не получилось.
— Не клеится у вас игра, звук не тот на морозе, — сказал появившийся рядом Коновалов.
Вскоре руки у нас озябли. Мы отдали инструменты технику и пошли на КП.
Два часа ждали погоды. Внезапно подул сильный западный ветер. Ноздрачева, Голованова и Устиненко, как наиболее опытных летчиков, послали на задание. Минут через сорок они вернулись. Туман рассеялся. Снова весь полк поднялся в воздух. За эту ночь мы сделали по шесть — восемь вылетов. А на рассвете, забрав с собой техников, возвратились на основной аэродром.
Когда пришли в столовую завтракать, завязались оживленные разговоры. Вот бы в это время заместитель начальника штаба догадался записать их. Чего бы он не услышал, вместо обычного: «Задание выполнено. Бомбы сброшены на цель». Ему бы рассказали о десятках сожженных танков, о сгоревших дотла казармах, о разгроме вражеских артдивизионов, о разбитых железнодорожных эшелонах и о многом другом.
Основной темой разговора была работа с аэродрома подскока. Всем понравилось это дело. Говорили долго, но усталость от ночных полетов давала о себе знать. Едва доплелись до постелей, взяли в руки газеты и… уснули. Приснился мне какой-то странный сон: будто мой штурман сбил из ракетницы трех «фоккеров». Официантка Лида подносит ему на тарелочке большую медаль, а на меня и не смотрит. Обозлившись, я начал стучать вилкой по стакану и… проснулся. Звонил будильник-адъютантская выдумка: никогда не даст выспаться! А штурмана даже звонок не разбудил. Видно, тоже досматривал какой-то сон. Нет, брат, пора вставать и тебе!..
Вечером опять перелетели в Ожедово, чтобы оттуда производить налеты на опорные пункты врага, расположенные западнее реки Полисть. За ночь мы делали по двенадцать — пятнадцать вылетов. Уничтожали автомашины, артиллерийские и минометные батареи, пулеметные и зенитные точки, склады боеприпасов и другие цели. Всего сбросили около сорока пяти тонн бомб.
В полночь в одном из полетов со мной произошел курьезный случай. Мы шли на высоте более тысячи метров. С запада подул сильный встречный ветер. Скорость его вскоре уравнялась со скоростью самолета. Впереди виднелся лес. На его опушке горели костры. Видимо, возле них грелись фашисты. Но как ни старался я добраться до цели, не смог. Решил возвращаться.
Неожиданно мотор стал давать перебои. Я перевел машину в планирование и пошел к земле. Но сбрасывать бомбы было уже нельзя: мы находились над своей территорией.
Вскоре мотор заглох. Надо садиться. Мне ни разу не доводилось сажать самолет с бомбами. А тут еще ночь, незнакомая местность. Но рассуждать было некогда — земля стремительно приближалась. Вот лыжи коснулись снега, и после небольшого пробега машина остановилась у сарая.
— Сели! — радостно крикнул Андрей Рубан, мой штурман в этом полете.
— Да, — облегченно выдохнул я. Даже при тридцатиградусном морозе у меня выступил пот на лбу.
— Давай снимать бомбы! — предложил Андрей. Но как это сделать? Ведь они со взрывателями. Малейшая оплошность — и произойдет взрыв.
После долгого раздумья Рубан осторожно отсоединил ветрянку от предохранителя. Попробовал выкрутить взрыватель — не поддается. Стали выкручивать вдвоем. Ключа у нас не было. Руки буквально примерзали к холодному металлу.
Наконец, взрыватель повернулся на один оборот, потом пошел легче. Разрядив первую бомбу, взялись за вторую. Оба взрывателя Андрей отнес подальше от самолета.
Потом Рубан залез в кабину, дернул за сбрасыватели, и две бомбы упали в сугроб под крыльями самолета.
Начали копаться в моторе, но неисправность не нашли. Попробовали запустить — сразу завелся. Бывает же такое!
Отрулили машину подальше от бомб и пошли на взлет. До аэродрома долетели благополучно.
Посадив самолет, я вылез из кабины и задумался: что же могло случиться с мотором? Андрей о чем-то спросил меня, но я не разобрал его слов. Он махнул рукой и пошел на командный пункт.
Я подозвал техника и сказал, что мотор опять сдал, пришлось садиться на вынужденную с бомбами…
— Не может быть! — удивился Коновалов. — Два раза его проверял.
— Опять, наверно, вода в бензин попала. Подошел техник Виктор Манеров. Вместе с Коноваловым он стал проверять двигатель. Вскоре вернулся Андрей Рубан.
— Приказали вылетать, — доложил он. «Как же можно вылетать, если не выяснена причина неисправности, — подумал я. — Ведь приказами и наставлениями это категорически запрещено». Но война диктует свои законы.
— Давай опробуем мотор на всех режимах, — предложил я.
Мотор, как ни странно, работал безукоризненно…
Но подошедший старший техник эскадрильи Степан Архипович Садовой запретил вылет. Проверили горючее. Там снова оказалась вода. Откуда она только берется?..
Заправив самолет чистым бензином, мы с Андреем отправились на задание. В эту ночь нам удалось сделать пятнадцать вылетов. Мне хочется подробнее рассказать о коммунисте Рубане. Несмотря на молодость, он пережил уже немало невзгод. В гражданскую войну Андрей лишился родителей. Сначала беспризорничал, потом попал в колонию имени Горького, к Антону Семеновичу Макаренко. Оттуда поступил в авиационное штурманское училище и успешно закончил его. Теперь Рубан отважно громил фашистских захватчиков.
Перед рассветом поступил приказ перебазироваться на основной аэродром. Командир звена Василий Голованов, Виктор Емельянов и я решили лететь вместе. Я пристроился к ведущему слева, Виктор — справа.
За спиной у меня разместились двое — Рубан и Коновалов. Пролетели фанерный завод, железнодорожную станцию Пола. Земля внезапно затянулась туманом. Это произошло так быстро, что мы и ахнуть не успели. Даже с высоты ста пятидесяти метров ничего не видно.
