Я был печален, но не был одинок. В скотном вагоне со мной было еще девять других татарских ребят из Орска, все моего возраста, другие выбранные комсомолом кандидаты в Оренбургский институт. Подобно мне, у них тоже были слезные прощания с родственниками.
В то время путешествие от Орска до Оренбурга заняло два дня, поскольку поезд останавливался везде, не только на станциях, но даже на открытом месте, где он набирал даже всего нескольких пассажиров. Это был единственным «быстрым» транспортом той эры.
Для нас, десяти мальчиков, все из одной школы, уныние, вызванное расставание с семьями долго не продержалось. Нас скоро отвлекли пейзаж, холмы и долины, через которых мы проезжали, все это было новым для нас. По примеру старших симпатичных пассажиров, мы начали петь татарские песни. Считая себя молодыми революционерами, мы пели даже те, которые не нравились другим. «Эй, татарин, вставай, проснись. Помни, кто взял последний кусок из твоего рта». Между такими песнями мы также забавляли других и себя старыми песнями, как «Галия, моя прекрасная любовь, я так люблю тебя, что иссох. Я не ем, не пью или не дышу, лишь думаю о тебе» и, разумеется, песни, которым научили наши матери.
В Оренбурге наша десятка прошагала пешком километра два или больше до института. Для меня, по крайней мере, ходьба была удовольствием, а не обузой. Под царями, как и под комиссарами, Оренбург рассматривался как ворота в Туркестан и были предприняты особые усилия, чтобы улучшить его вид. Шагая пешком в институт, я, деревенский мальчик, впервые в жизни с открытым ртом наблюдал электрические лампы, мощеные улицы, красивые административные и жилые здания.
Принятые в институт, общежитие, нам были предоставлены койки, одеяла, тумбочки и даны книги. Нашими предметами были математика, физика, химия плюс идеологическая закалка, поскольку целью института было обучение учителей и пропагандистов для отправки в Туркестан после окончания обучения. Перед началом наших классов нас собрали и сказали: «Вы будете посыльными советской доброй воли в Туркестане, на Кавказе или еще где-либо, куда вас направят по любому заданию». Расписание включало также некоторый курс по истории татар и родственных к ним народов, персидский и начала арабского языка. Последний, нам говорили, необходимо потому, что мы находимся у ворот не только в Туркестан, но и во весь Средний Восток, продолжая, таким образом, политику старого империализма под новым названием. И, конечно же, мы тратили большое время на коммунистическую экономическую теорию и историю партии.
Наша работа не состояла лишь из одного обучения в институте. По выходным мы шли за город, чтобы помочь в уборке картофеля или трудиться на дорогах или на других строительных работах. Так, мы были первыми молодежными коммунистическими бригадами, инструментом, который позднее был использован Гитлером и другими диктаторами для установления контроля над молодежью. В моем возрасте тогда я, разумеется, не столько понимал важность этих политических установок, как и все остальные ребята позднее повсюду, однако, мне нравилось трудиться со всеми.
Особым удовольствием было время, когда комсомол рекомендовал меня в качестве кандидата в члены российской коммунистической партии. В шестнадцатилетнем возрасте я добился политического большинства и признания. Я был горд так, что чувствовал себя почти старым большевиком.
Позднее, сразу после окончания института, моему классу сказали, что нас отправят в регион Ташкента для нашей первой работы с людьми, в качестве испытания. Мою группу возглавлял высокий, худой татарский парень по имени Хей. Я его помню хорошо не только потому, что он не только был секретарем партийной организации института, но и наиболее энергичным активистом.
При направлении на работу нам говорили, что мы должны считать себя передовым отрядом партии, со священной обязанностью ускорения советизации Туркестана. Нам советовали вести себя осторожно и направить наши усилия и агитацию на убеждение крестьян и рядовых мусульманских священников переходить на сторону большевиков. Наши инструкторы вычитали это из письма Ленина к Г.К. Орджоникидзе, лидеру кавказских большевиков: «Опять я прошу тебя действовать осторожно и не допустить ошибки в демонстрации доброй воли по отношению к мусульманам, в особенности, вступая в пределы Дагестана. Подчеркивай любым путем и более того, наиболее торжественно свои симпатии к мусульманам, к их автономии, независимости и т. п.».
Чтобы не быть наивными по поводу совета Ленина по захвату мусульманских районов Кавказа, наш руководитель Хей выступил с речью и сказал следующее: «Товарищи, разумеется, все вы сознаете, что любая религия является опиумом, и она не совмещается с марксизмом. Никто не сформулировал это более точно, как Ленин. Вы не должны смущаться требованиями партии для выигрыша доверия крестьянства и рядового духовенства в Туркестане, какие бы не потребовались хитрости для этого, и несовместимостью ислама, наиболее реакционного из всех религий, с коммунизмом. Вы должны понимать, что наши усилия выиграть доверие, являются временными, тактическим приемом для создания союзников. Несовместимость нашего движения с религией является предметом нашей стратегии». Это был первым уроком по коммунистическому обману, и я никогда не слышал о нем больше и в таком ярко выраженном виде, даже в поздние годы моей жизни.
Закончились инструкции и совещания и нам дали несколько дней для прощания с нашими семьями перед отъездом в Ташкент. Вновь на грузовом вагоне я отправился в Орск. К моему удивлению, я обнаружил наш дом закрытым и пустым. Я никогда не любил писать письма и с большим стыдом и сожалением признаюсь, что за все время не разу не написал ни одного письма. Моя семья, я понял позднее, думала, что мое молчание означало, что их письма будут меня лишь смущать. Пустой дом свидетельствовал, что отец не смог содержать семью в Орске. Я надеялся обрадовать их с моим кандидатством в партию и направлением на новую работу. Внезапно мои маленькие успехи оказались пустяками по сравнению с печалями моей семьи. Подавленный, я направился по улице к прекрасному дому моего дедушки лишь для того, чтобы увидеть случившееся. Здесь я тоже встретил одно горе. Однажды оживленное, счастливое место имело лишь двух жителей, моего дедушку и козу. Его борода и волосы были совершенно седыми, длинными и неухоженными. Старик плакал и читал Коран. Его сыновья навсегда ушли с Дутовым. Ушли также его дочери и его другие внуки в станицу в Ново-Орске. Там, сказал он мне, находится также моя семья, где отец нашел работу имама для нескольких оставшихся верующих. Мой дедушка долго ждал возвращения своих сыновей и уже отчаялся их увидеть. Он дал мне книги для отца, которых я взял с собой в Ново-Орск.
