В пятницу, 16 января, покидают наконец Берлин. Согласно инструкциям Российской императрицы, свита будущей наследницы престола по возможности немногочисленна: гоф-фрейлина Каин, камеристка Латторф и трое слуг. Все и всё, то есть семья, свита, багаж и припасы для трехнедельной поездки помещаются в трех каретах.
В Шведте-на-Одере князь Христиан-Август расстается со своей дочерью, которую ему никогда больше не суждено увидеть. При этой разлуке София заливается горькими слезами. В те времена плакали и по гораздо менее важным поводам, хороший тон просто предписывал при известных условиях проливать слезы, и каждая благовоспитанная девица умела это делать. "Ее молодость вскоре одержала верх над ее унынием", – докладывает княгиня в своем первом письме к мужу. Она пишет ему ежедневно, с каждой почтовой станции, с такой обстоятельностью и такой очевидной заботой об изяществе стиля, что можно не сомневаться в том, что письма эти предназначались не только для супруга, не только для более широкого круга семьи, но и для потомства.
Иоганна путешествует под именем графини Рейнбек с дочерью, и на всех станциях находит заготовленных на это имя лошадей. И все же в каждом письме своем она жалуется на неудобства поездки. Ее жалобы, впрочем, вполне основательны. Почтовая дорога Берлин-Петербург отвратительна, она уже и летом в достаточной мере плоха, а зимой до того ужасна, что ею пользуются одни только курьеры. Редкие путешественники – кто тогда вообще ездил из Берлина в Петербург? – предпочитают пользоваться водным путем. Но путешествие водою должно отнять больше времени, а княгиня торопится. Ей не везет: в этом году еще не выпал снег, так что нельзя ехать в санях. Тяжелые рыдваны подскакивают на неровных камнях, едва пробираются через липкую грязь. С раннего утра до поздней ночи женщинам дует в лицо ледяной ветер, так что они вынуждены напялить на головы шерстяные маски.
София впоследствии почти не вспоминает о неудобствах поездки, хотя ее ноги до того распухают от мороза, что в иные дни ее приходится вносить по утрам в экипаж на руках. Она ни на что не жалуется, ее, должно быть, все приключения и непривычная обстановка этой поездки скорее занимают, чем угнетают: ей четырнадцать лет, она совершенно здорова, преисполнена любопытства и жажды новизны, а кроме того – едет ведь навстречу волшебному счастью!
Стужа со дня на день увеличивается, подвигаются все дальше на север, но снег, жадно жданный снег все еще не выпадает. К экипажам сзади привязаны сани – на тот случай, если снег все же покажется, но как ни пронзительно дует северный ветер, с неба не падает ни одна снежинка, сани только замедляют темп поездки и придают маленькому каравану смешной вид. С утра до вечера едут по отвратительным дорогам, иногда переправляются через замерзшие озера и речки – впереди выступают рыбаки, чтобы проверить прочность льда, – или пользуются паромом, и снова монотонная езда, часы за часами, дни за днями. После Мемеля почтовых станций вообще больше нет приходится нанимать лошадей у мужиков, а лошадей требуется две дюжины, иначе совсем с места не сдвинешься. Шестого февраля добираются наконец до Митавы – шесть километров от русской границы.
Здесь можно денек передохнуть, потому что отсюда отправляется курьер в Ригу, чтобы доложить о приближении гостей. Здесь же приветствует путешественниц и первый русский – полковник Воейков и провожает их на следующий день до границы. Между Митавой и Ригой встречаются они с бывшим послом, а впоследствии гофмаршалом Семеном Нарышкиным, который официально приветствует их от имени императрицы. Он передает княгине письмо от Брюммера, в котором осторожный обер-гофмейстер, между прочим, напоминает Иоганне, чтобы она, Бога ради, не забыла поцеловать руку императрицы.
В 2 часа дня приближаются к Риге, этим воротам в Россию, и, как по мановению волшебного жезла, открывается сказочное царство.
Перед городом дожидается, во главе военных и гражданских властей, князь Долгорукий. Придворная карета наготове, дамы усаживаются в нее, и когда они переезжают через замерзшую Двину, раздается пушечная пальба и колокола всех церквей звонят. Перед дворцом выстроен почетный караул, в вестибюле часовые перед каждой внутренней дверью, трубы ревут, литавры звенят, барабаны гремят, генералы и маршалы склоняются и целуют ручку, представители дворянства отвешивают низкие поклоны, всюду, куда ни кинешь взор, роскошные, цветные, украшенные тяжелым золотым шитьем мундиры петербургской гвардии.
"Мне кажется такой странной мысль, – пишет княгиня, – что все это делается ради меня, бедной". Действительно ли вся эта пышная церемония происходит для нее? Принцесса София, хоть она и стоит скромно в сторонке, отлично сознает, что если бы ее мать приехала в Россию одна, то ради нее ни один гвардеец не взял бы на караул. Она прекрасно знает, что все происходящее – и пушечная пальба, и почетный караул, и почтительность старающейся подслужиться знати и военных – относится только к будущей великой княгине, возможной будущей императрице, относится не к кому иному, как лично к ней.
Можно себе легко представить, что испытывает эта девушка, которой так пренебрегали дома, при этом фантастическом повороте событий, с каким восторгом переживает и воспринимает она все это новое, грандиозное, великолепное. На протяжении одного часа она постигает величие могущества русской царицы и за этот же час принимает неуклонное решение овладеть этим могуществом, во что бы то ни стало, какою бы то ни было ценой.
В то время как вся Рига поглощена торжественным приемом гостей, в то время как стар и млад на ногах и стараются обратить на себя внимание или хоть увидеть частицу редкого зрелища, в то время как все взоры обращены на придворную карету, в которой сидит будущее России, – никто не замечает простой коляски с плотно спущенными занавесками на окнах, эскортируемой верными солдатами и въезжающей за стены крепости. Бледная измученная женщина, сидящая в этой коляске, была три года назад всесильной правительницей страны. Это Анна Леопольдовна. Тот же народ приветствовал ее ликующими криками при каждом ее появлении и в тех же церквах, колокола которых звонят теперь в честь будущей супруги престолонаследника, возносились раньше молитвы за здравие ребенка, сидящего на руках этой женщины, ибо ребенок этот не кто иной, как Иоанн, коронованный при рождении царем всея России. Теперь это узники Елизаветы, их перетаскивают из одной крепости в другую. Отрезанные от всякого общения с внешним миром, дрожат они изо дня в день за неприкосновенность своей жалкой жизни.
Стараясь не возбудить ничьего внимания, привозят узников в крепость, отводят им там две скромные комнаты, снабжают вещами, необходимыми для удовлетворения примитивных потребностей. А вечером комендант крепости генерал Салтыков отправляется во дворец, чтобы засвидетельствовать свое почтение будущей невесте наследника престола.
