Сам того не подозревая, Поль сообщил мне, что я могу заставить эмоции выйти из неподвижного тела. Мне удается кричать с помощью аппаратов, к которым я подключена.
Так, совершенно бесконтрольно, мое сердце начинает биться быстрее. И это не просто мое ощущение. Потому что вокруг начинается суета, и я слышу, как говорят о тахикардии.
Возможно, они поймут: если мое тело реагирует, значит, мой ум жив. Если мое сердце бьется быстрее, значит, оно мучается. Возможно, но необязательно. Совсем необязательно. Для них это всего лишь механический феномен. В их глазах я тоже машина. Машина, у которой бывают сбои, это логично, так как она выработала свой ресурс. Великая новость, которую мне принес Поль, уравновешивается горьким умозаключением: я научилась кричать, но меня никто не слышит.
Еще один кошмар. Мне невероятно жарко, и я перехожу из рук в руки. Я кукла, которую все хотят, которую каждый хочет поймать, прикоснуться. Санитарка берет меня, уносит, прячет в укромном уголке. Приходит другая, крадет у нее ее сокровище и сама бежит прятаться, держа меня под мышкой. Это не сексуальная игра, нет, но я объект очень сильного желания. Игрушка, из-за которой дерутся дети на школьном дворе. Или кость, за которую бьется свора собак. Меня так хотят, что меня давят, меня портят. Меня ломают.
Проблема, собственно, в том, что меня прячут от тех, кому я действительно принадлежу: от моей семьи. Рэй недалеко: я слышу его голос, он меня зовет, он меня ищет. Я начинаю волноваться. В конце концов, он меня найдет, черт возьми! Они меня отпустят, все эти остальные, они оставят меня в покое. Если Рэй меня не найдет, то они точно меня разобьют. Если он исчезнет, я пропала.
— Все хорошо, моя дорогая, все хорошо.
Рэй здесь. Я больше не сплю, я просыпаюсь в этой бесконечной ночи, в разгар кошмара, в который превратилась моя жизнь. Сколько времени я вот так лежу? Сколько дней? Он держит меня за руку, он говорит со мной. Рэй уже не такой молчаливый, как поначалу. Он заставляет себя вести этот односторонний диалог. Это хорошо. Я успокаиваюсь. Я слышу и ясный голос Кати. Они вместе, мои любимые. Они меня нашли. Заглянули за занавес. И поняли, что я не ушла, хотя бы они. Они меня защищают. Охраняют. Пока эти двое меня охраняют, никто не осмелится меня бросить.
— Мамочка, мамочка, мы здесь!
Я тоже, доченька моя, я тоже здесь, ты это знаешь. И ты, конечно же, знаешь, что я плачу в глубине души. Но теперь эти невидимые слезы слаще любых других.
Они ушли. Они пытаются жить за пределами больницы. Но я подозреваю, что и они не смогут жить «нормально», пока ситуация со мной не прояснится. Я не хочу думать об их отчаянии: эту мысль тяжелее всего выносить. Я сосредотачиваюсь на шумах, они скрашивают мое одиночество. Пылесос. Ритм шагов. Эта дьявольская музыка, которую включают слишком часто. Обычные слова персонала, занятого работой.
Доченька моя, я тоже здесь, ты это знаешь. И ты, конечно же, знаешь, что я плачу в глубине души. Но теперь эти невидимые слезы слаще любых других.
Мне везет: две женщины снова выбрали мою палату для сокровенных признаний.
— Ох уж эта Жюли!
— Что она натворила?
— Она провела два дня у своей подруги Клеманс, в деревне. Якобы с родителями. Вчера вечером я забираю ее сумку с грязным бельем. И что я нахожу в кармашке? Презервативы!
— Ай! Сколько лет уже твоей Жюли?
— Шестнадцать! Рановато, правда? Скрывать не буду, ей как следует влетело! Ее отец был вне себя. И мне тоже было не по себе. Честно говоря, я еще слишком молода, чтобы становиться бабушкой.
Они смеются. Мебель, то есть я, улыбается. Я вспоминаю мою Кати. Мою разумную Кати. Когда она была подростком, она меня своими проделками не огорчала. Никаких кризисов. Никаких сумасшедших глупостей. Или она слишком хорошо все скрывала! Разумеется, она не все нам рассказывала. Это естественно. Даже желательно. Все так делают. Это в порядке вещей.
Я тоже так поступала. Но ничего серьезного. В то время мы были безнадежно благоразумными.
Я вспоминаю день, когда меня избрали «Мисс Кошерсберг». Мне еще не было восемнадцати, хотя именно этот возраст был указан в подписи под фотографией в местной газете, на которой я предстаю с лентой через плечо и букетом цветов. Вид инженю[2], немного удивленной происходящим. В то время у меня были длинные волосы. Я дефилировала с табличкой, на которой был номер восемь. Я была еще несовершеннолетней, но прибавила себе возраст. Это было то ли в 1968-м, то ли в 1969 году. Мы были с братьями на балу. По громкоговорителю объявили, что ищут участниц для конкурса красоты. Другие меня подтолкнули: «Давай, иди! Получишь хотя бы утешительный приз! Бесплатную выпивку». На самом деле я получила множество подарков.
Мой дядя Шарль, брат моего отца, был счастлив: он меня поздравил. Но не мои родители. Сегодня я подозреваю, что все-таки они мной гордились, когда на другой день соседи сказали им, что видели фото их дочки в газете.
Был еще эпизод с ясновидящей. Забавно, что я вспоминаю об этом сейчас. Об этой истории я совершенно забыла. Раз мне больше нечем заняться, я навожу порядок в моих воспоминаниях: роюсь в ящиках памяти, достаю оттуда старые документы, сдувая слой пыли.
Пожалуй, это было раньше, чем конкурс красоты. Мне было тогда лет шестнадцать. Я последовала примеру своих трех или четырех подружек. Уже не помню, кому из нас пришла в голову эта странная мысль, но точно не мне! Мы поехали на велосипедах фирмы «Solex». Ясновидящая принимала в северном пригороде Страсбурга — Хоенхайме. С собой у меня была фотография Рэя. Уже! Я знала его только шапочно, это был приятель моих подружек. К тому моменту мы обменялись с ним парой слов, не более того.
Моя жизнь не закончена, господа врачи, я вам сообщаю об этом! Моя жизнь будет долгой. И она не будет зависеть исключительно от аппаратов.
Ясновидящая посмотрела на снимок. Она не сказала прямо, что я выйду за него замуж. Но с высоты возраста я понимаю, что ее предсказание было точным. Она сказала, что я выйду замуж «за человека в форме». И он носил форму, Рэй, намного позже, в начале своей карьеры полицейского.
Я никогда не рассказывала об этом мужу. Он удивится, когда услышит. Если мне удастся когда-нибудь с ним снова поговорить. Если я выйду из этой тюрьмы.
Потом ясновидящая взяла мою руку в свою. Она сказала, что у меня есть дар! Но не уточнила, какой именно, а я не осмелилась спросить. Придет время, и я его открою! Потом она изучила одну из моих ладоней. И объявила, что у меня хорошая линия денег. Но, взглянув на линию жизни, моргнула.
