Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том III (1939 – 1953).

Наконец, следует отметить, что победа на Халхин-Голе убедительно и на фактах показала, что расширению агрессии можно давать достойный отпор и агрессивные государства отнюдь не являются неуязвимыми. Более того, им можно наносить серьезные поражения, что в глазах мировой общественности вызвало прилив уверенности. Авторитет Советской России возрос.

Весьма поучительными и полезными были уроки халхингольских событий и с чисто военной точки зрения. Наши войска получили значительный опыт, особенно по использованию танков и авиации и взаимодействию пехотных соединений с другими военными соединениями. Были в критическом плане проанализированы и слабости, и недостатки наших действий в военном плане.

Г. Жуков в книге своих воспоминаний достаточно подробно описывает свою первую встречу со Сталиным и то, какой огромный интерес он проявлял ко всему тому, что было связано со сражениями с японской военщиной. Вождь в первую очередь поинтересовался оценкой Жуковым боевых возможностей японской армии, но особое внимание обратил на то, как действовали наши войска. В своих воспоминаниях маршал писал:

«Я пристально наблюдал за И.В. Сталиным, и мне казалось, что и он с интересом слушает меня. Я продолжал:

–  Для всех наших войск, командиров соединений, командиров частей и лично для меня сражения на Халхин-Голе явились большой школой боевого опыта. Думаю, что и японская сторона сделает для себя теперь более правильные выводы о силе и способности Красной Армии»[21].

Завершая рассказ о первых впечатлениях, произведенных на него Сталиным, Жуков дал следующую лаконичную, но тем не менее емкую оценку. «Внешность И.В. Сталина, его негромкий голос, конкретность и глубина суждений, осведомленность в военных вопросах, внимание, с которым он слушал доклад, произвели на меня большое впечатление»[22].

В распоряжении историков имеется материал, показывающий, как лично Сталин оценивал события, связанные с конфликтом. Во время советско-германских переговоров в Москве в сентябре 1939 года он говорил: «…В августовские дни, приблизительно во время первого визита г-на Риббентропа в Москву, японский посол Того прибежал и попросил перемирия. В то же время японцы на монгольской границе предприняли атаку на советскую территорию силами двухсот самолетов, которая была отбита с огромными потерями для японцев и потерпела неудачу. Вслед за этим Советское правительство, не сообщая ни о чем в газетах, предприняло действия, в ходе которых была окружена группа японских войск, причем было убито почти 25 тыс. человек. Только после этого японцы заключили перемирие с Советским Союзом. Теперь они занимаются тем, что откапывают тела погибших и перевозят их в Японию.

После того как уже вывезли пять тыс. трупов, они поняли, что зарвались, и, кажется, от своего замысла отказались»[23].

Английский биограф Сталина М. Хайд, ссылаясь на немецкие источники, правда, несколько путая даты, пишет, что Сталин во время переговоров с Риббентропом заявил: «Это единственный язык, который эти азиаты понимают. Ведь я тоже азиат, и я это знаю»[24].

Сталин явно бравировал, причисляя себя к азиатам. Видимо, он хотел тем самым показать, что обладает осторожностью и его, как азиата, трудно провести. Но это так, к слову, поскольку вопрос о том, считал ли он себя азиатом в действительности, едва ли получит удовлетворительный ответ, поскольку на него вождь уже ответить не сможет. Но что, на мой взгляд, заслуживает упоминания, так это определенное негативное последствие победы в далекой Монголии. Видимо, довольно успешные действия наших войск несколько вскружили голову вождю, и он на какое-то время утратил способность трезво и без преувеличений оценивать истинную боеготовность Красной Армии. Победы, как известно, кружат головы не только генералам, но и политикам, всегда стремящимся военный успех трансформировать также и в политические дивиденды. А генсек как раз и отличался в этой сфере особым умением и особыми талантами. Видимо, не лишено основания предположение, что халхингольская победа обратилась своего рода бумерангом против нашей армии и верховного лидера государства. Косвенным признаком может служить факт чрезвычайно многочисленных награждений военнослужащих, в том числе обильная раздача высших воинских наград и т.д. Конечно, такая мера преследовала цель повысить роль и авторитет армии, вселить в общество уверенность в силе и мощи армии и тем самым повысить боевой дух самой армии. Задним числом становится очевидным, что, несмотря на всю значимость и важность победы над самураями, эта победа кое-кому вскружила голову и способствовала еще большему шапкозакидательству. А этот порок наносил неоспоримый вред усилению обороноспособности государства.

Отправным пунктом для освещения вопроса об англо-франко-советских переговорах о принятии реальных мер для противодействия набиравшей силу политике агрессии со стороны Германии я бы выбрал следующую принципиальную оценку, данную У. Черчиллем. Он писал: «Если бы, например, по получении русского предложения Чемберлен ответил: „Хорошо. Давайте втроем объединимся и сломаем Гитлеру шею“, или что-нибудь в этом роде, парламент бы его одобрил, Сталин бы понял, и история могла бы пойти по иному пути. Во всяком случае, по худшему пути она пойти не могла. 4 мая я комментировал положение следующим образом: „Самое главное – нельзя терять времени. Прошло уже десять или двенадцать дней с тех пор, как было сделано русское предложение, английский народ, который, пожертвовав достойным, глубоко укоренившимся обычаем, принял теперь принцип воинской повинности, имеет право совместно с Французской Республикой призвать Польшу не ставить препятствий на пути к достижению общей цели. Нужно не только согласиться на полное сотрудничество России, но и включить в союз три Прибалтийских государства – Литву, Латвию и Эстонию. Этим трем государствам с воинственными народами, которые располагают совместно армиями, насчитывающими, вероятно, двадцать дивизий мужественных солдат, абсолютно необходима дружественная Россия, которая дала бы им оружие и оказала другую помощь. Нет никакой возможности удержать Восточный фронт против нацистской агрессии без активного содействия России. Россия глубоко заинтересована в том, чтобы помешать замыслам Гитлера в Восточной Европе. Пока еще может существовать возможность сплотить все государства и народы от Балтики до Черного моря в единый прочный фронт против нового преступления или вторжения“»[25].