Виктор Островский - Обратная сторона обмана (Тайные операции Моссад)

Я знал, что это миф, что такая организация как Моссад смогла бы существовать, не став в какой-то мере фашистской. Но я следовал этому мифу.

– Что же ты мне предлагаешь? Заткнуться и молчать? Разве Израиль не демократическая страна?

– Да, демократическая. Но ты находишься не просто в Израиле, а в Моссад. Перед тем, как мы получим шанс рассчитаться, все станет хуже, а не лучше. Я советую тебе, мой мальчик, смирись, пригнись, подожди, пока пройдет буря.

– А если нет?

– Тогда ты вылетишь быстрее, чем ты думаешь. Если не случится кое-что похуже.

– Что это значит?

– А ты как думаешь, что это может значить? Мы ежедневно заняты смертью и обманом. Подумай об этом. Он печально улыбнулся. Я хотел задать ему еще тысячу вопросов, но тут как раз вошел фотограф.

– Спасибо, что ты пришел попрощаться со мной, – сказал он и повернулся лицом к фотографу. Я понял, что наша короткая беседа закончена.

Меня прикомандировали к «Кантри»[14], датскому подразделению штаба Моссад. По утрам я должен был первым являться для доклада. После ритуала распития кофе и болтовни в коридорах мне давалось задание на день. В качестве первого дела в подразделении мне дали пачку датских визовых анкет, которые мы в фотокопиях получили по дипломатической почте. Они относились к так называемой услуге, которую мы оказывали датчанам. Все податели анкет были арабского происхождения, и мы должны были сравнить их фамилии с фамилиями в нашей картотеке. Несколько месяцев назад нам установили новую систему, которая очень ускорила процедуру обратной проверки. В памяти компьютера хранилось более полутора миллионов фамилий. С помощью упомянутой системы, которую мы украли у одного из наших союзников, можно было за несколько секунд отыскать и сравнить данные о любом человеке.

Через несколько дней Бенни С., заместитель шефа «Кантри» сказал мне, что мне нужно позвонить Хомбре – это был агентурный псевдоним нашего человека в Дании. Хомбре должен был установить новое подслушивающее устройство у Гаммельтофта Хансена, одного из ведущих датских адвокатов. Он был пропалестинским адвокатом и профессором в каком-то университете. Датская полиция или контрразведка установила несколько лет назад по нашей просьбе «жучки» в его бюро. – Посмотри в досье, – сказал Бенни, – и скажи, что нужно сделать. Мы думаем, Хансен подозревает, что его бюро прослушивается, это чувствуется по тому, как он ведет беседы с посетителями. Если мы поставим «жучки» в его квартире, то точно получим лучшие результаты.

Как я понял из досье датской тайной полиции, у нас в Дании был «хороший друг», который значительно охотнее сотрудничал с нами и был более к нам доброжелателен, чем наш родной израильский «Шабак».

Датская секретная служба маленькая, но она тоже хотела бы играть в высшей лиге, хотя для этого ей не хватало ни денег, ни «ноу-хау». С другой стороны, она могла в Дании собирать такую информацию и делать определенные дела, о которых мы могли только мечтать, не будучи пойманной. В обмен на то, что они делали это для нас, мы создавали у датчан чувство их первостепенной важности.

Ответ Хомбре на мой запрос по установке нового подслушивающего устройства пришел в тот же день. Оно уже работало. Первый «жучок» в бюро датского профессора появился еще в 1984 году. Это поручение выполнил агент, который работал на нас в датской спецслужбе. Его звали Шмидт, агентурный псевдоним «Картина, написанная маслом». Он послал полицейскую бригаду для установки «жучка» к человеку, который якобы просил оградить себя от телефонных оскорблений. Из-за «ошибочного» определения телефона «жучок» был «случайно» подсоединен к аппарату профессора. Никто, кроме Хомбре и «Картины», конечно, не знал об этом. Никем не тронутые пленки аккуратно каждые две недели поступали к Хомбре и все были довольны.

Следующее поручение, которое я дал Хомбре, касалось деятельности южнокорейских диссидентов в Дании. Это было желание «Liaison», отдела офицеров связи с другими разведслужбами, с целью выполнить обещание, данное секте Муна.

Такое же требование уже предъявлялось в 1982 году, но тогда датчане нам ничего не дали. Сейчас они были уже в значительно большей степени готовы помочь нам. Они согласились, но тут же дали понять, что такие данные очень «чувствительны». Они собирали бы их только для ЦРУ и ни в коем случае не хотели бы оказаться меж двух стульев.

Я поговорил с Амноном Пелегом, нашим офицером связи с ЦРУ. Он сказал, что ЦРУ всех нас перестреляет, если узнает, что мы копаемся в данных о секте Муна.

Пелег потребовал от меня отсрочить передачу этих данных. К вечеру эта история переросла в кризис. Шеф отдела связи настаивал на передаче данных секте Муна. Он сказал, что данные были обещаны ему Шабтаем, шефом «Мелухи». Шабтай не был в Израиле, и поймать его было невозможно. В качестве гостя итальянской спецслужбы он был сейчас в Риме. Шабтай взял с собой Менахема Дорфа, начальника «Сайфаним»[15]. Они обладали информацией, согласно которой Сабри Аль-Банна (более известный как Абу Нидаль) был связан с терактом в римском аэропорту 27 декабря 1985 г.

Информация была серьезной, хотя некоторые «дыры» в ней, которые искуcственно связывали Абу Нидаля с другими терактами в Италии, были, очевидно, штопаны белыми нитками. Из Рима Шабтай должен был ехать во Францию, чтобы там заняться подобными же вещами.

В конце концов, решение было принято в пользу секты Муна. Шеф «Кантри» решил, что Хомбре должен активизировать Шмидта, чтобы выкрасть материалы, пока они еще нужны.

Данные для секты Муна пришли до обеда и были переданы прямо в «Траксин» (подразделение «Машов»[16] для переписывания информации). Целью переписывания было скрыть источник информации. Далее я передал их в отдел «Liaison», который переправил материалы в Японию. Там наш офицер по связи на Дальнем Востоке – из секции «Дардасим»[17] – лично передал их связнику т.н. Объединенной Церкви д-ра Муна.

В тот же день по защищенной линии связи Хомбре передал факс в израильское посольство в Копенгагене. Он сообщил мне, что антиреррористическое спецподразделение «Purples-A»[18] установило «стаканчик»[19] в бюро профессора. В факсе говорилось также, что некий офицер подразделения по имени Дельсгард протестовал против этой операции, но больше ничего не предпринял.

Датские визовые анкеты, казавшиеся проблематичными, вернулись на мой стол. В некоторых из них имена были идентичны тем, что хранились в памяти нашего компьютера, что означало, что они представляли для нас некий интерес. Теперь их дважды нужно было перепроверить, потому что имена у арабов чрезвычайно запутанные. Нужно еще перепроверить, совпадают ли другие данные, например, дата и место рождения. После этого примерно 80 процентов т.н. «горячих данных» просто отбрасывалось. Женщины в секретариате не могли сами открывать базы данных, с которыми работали. Они могли только вносить в них данные, но не наоборот.