Мысль о применении центробежной силы для отделения сливок от молока впервые высказана была профессором Фуксом в Карлсруэ, окрестности которого изобиловали молочными фермами. Он даже построил небольшой центробежный аппарат для опыта со сливками. Это было в 1859 году. Но лишь в 1864 году мюнхенский пивовар А. Прандтль, практически применив центробежную машину, очень похожую на тыквенный китайский сосуд, добился цели: при вращении оси со скоростью до 400 оборотов в минуту ему удалось через полчаса получить во вращаемом сосуде густые сливки, обладавшие плотностью масла. Однако сам Прандтль нашел, что затрата труда и сил при этом настолько велика, что изобретение очевидно не имеет никакого практического смысла, и прекратил дальнейшие опыты.
Через десять лет на Венской выставке 1872 года появилась модель, напоминавшая собой аппарат Прандтля. Модель эта принадлежала профессору Мозеру.
Среди посетителей выставки был инженер Лефельдт. Он заинтересовался идеей Мозера и построил центрофугу, представлявшую собой машину с периодической загрузкой. Конструкция ее была очень примитивной. Машина состояла из диска, на периферии которого был укреплен ряд сосудов одинакового размера. Диск приводился во вращение со скоростью до 600 оборотов в минуту. Через некоторое время машину останавливали, и тогда сливки легко снимались. За полчаса аппарат обрабатывал не больше 12 литров. Так как ценного практического результата подобным образом добиться нельзя, то идея центрофуги со многими сосудами была оставлена и изобретатели позднее вернулись к сахарной центрофуге, где всего один сосуд вращается вокруг своей оси.
Тем не менее эта первая машина Лефельдта была выставлена на выставке в Бремене в 1874 году и очевидно способствовала распространению идеи сепаратора среди других изобретателей.
Во всяком случае в ноябре того же года одна французская компания в Лилле получила патент на машину для «непрерывного центробежного сцеживания».
В этом патенте указывалось, между прочим, на то, что «аппараты будут отличаться непрерывностью действия и одновременным выходом, без остановки аппарата, двух различных веществ, отделенных друг от друга».
Аппарат французской компании предназначался для отжимания виноградного сока, но мог служить и для отделения сливок от молока. Однако во Франции с ее малоразвитой молочной промышленностью никто об этом не думал. К тому же единственная, построенная по этому патенту центрофуга, ввиду развиваемой ею при больших скоростях огромной центробежной силы, при первом же опыте разлетелась на куски; изобретатель был убит, и новых охотников строить столь опасные машины не нашлось.
Лефельдт, однако, продолжал заниматься своими опытами с огромной настойчивостью. Отказавшись от первоначальной конструкции, он перешел к новой, в основу которой он положил принцип сахарной центрофуги, хорошо известной в то время. В 1876 году на новом аппарате Лефельдту удалось снимать сливки. Чаша для молока вмещала в себя до 100 литров. Скорость вращения этого огромного сосуда доходила до 850 оборотов в минуту. На обработку 100 литров уходил час времени, после чего аппарат останавливался и сливки снимались руками, а отход молока спускался при помощи сифона. Вся процедура отнимала много времени, а чистота съема при этом была нисколько не больше, чем при обычном снимании сливок после отстоя их в обыкновенных неподвижных горшках и крынках.
В марте 1877 года Лефельдту удалось добиться непрерывного съема сливок, достигавшегося очень просто: в чашу подливалось беспрерывно молоко, и сливки, переливаясь через край, собирались без специальной остановки машины. Но для того, чтобы опорожнить чашу от отработанного молока, аппарат все-таки надо было останавливать.
Именно этот-то аппарат и описывался в том самом «Молочном вестнике», который унес с собой Лаваль.
Размахивая бандеролью, в которую был засунут журнал, быстро шагая, он обдумывал конструкцию, в основе которой должна была лежать, конечно, скорость, во много раз превышающая скорости Лефельдта с его 850 оборотами в минуту.
На заводе Лагергрену удалось возобновить разговор со своим конструктором.
— Все-таки Лефельдт изобрел чудодейственную машину, — заметил он. — Я непременно приобрету ее.
— Центробежная сила должна действовать в Швеции так же, как и в Германии, — смеясь ответил Лаваль, — и я докажу это вам на практике.
— Каким образом?
— Очень просто: я дам вам завтра чертеж машины, которая будет, надеюсь, не хуже, чем немецкая.
Лагергрен пожал плечами и ответил:
— Ну, что же, я подожду в таком случае писать в Германию, если, конечно, вы сделаете то, что обещаете!
Утром, явившись на работу, Лаваль возвратил Лагергрену журнал и спокойно заявил, что он решил задачу отделения сливок от молока и даже улучшил, очевидно, аппарат Лефельдта, сделав ненужной остановку машины для снимания сливок и выливания молока.
— Можете вы мне сказать, что вы придумали? — воскликнул Лагергрен.
— Отчего же нет? — отвечал Лаваль и изложил идею своей машины, которую он тут же назвал сепаратором.
Этот сепаратор должен был состоять из сравнительно небольшого, разделенного на две половины, вращающегося сосуда с отверстием наверху для вливания молока. Сливки под давлением более тяжелого снятого молока должны были идти к центру и вверх, в верхнее отделение, тогда как снятое молоко остается в нижнем отделении сосуда. С помощью конного привода или двух-трехсильной паровой машины скорость вращения сепаратора должна быть при наличии сложной передачи доведена до 6–7 тысяч оборотов в минуту.
Несколько минут Лагергрен молча рассматривал начерченную его собеседником схему и затем коротко спросил:
— Сколько вы хотите за ваше изобретение, принимая во внимание экспериментальную работу, на которую я дам вам средства?
Старый Лагергрен к этому времени уже очень хорошо понимал характер сидящего против него человека, человека, вокруг которого все — машины, дела, люди, мысли — все должно было вращаться с неимоверной быстротой. Он не сомневался в ответе более или менее согласном с его желаниями. Однако на этот раз Лаваль решительно покачал головой.
— Пока ничего, — ответил он. Я должен предложить свою идею прежде всего Лефельдту.
Лагергрен с сожалением посмотрел на этого богатого идеями, но совершенно не практического человека.
— Вы никогда ничего не добьетесь в жизни, — сердито предрек он. — Вы ничего не понимаете в коммерческих делах.
— Моя нравственная обязанность… — начал, было, Лаваль, но Лагергрен с презрением перебил его, едва лишь услышав, что речь пойдет о нравственных обязанностях.
