Ознакомительная версия.
В последнее десятилетие своей жизни Чавес придает большое значение демократическому социализму (форма социализма, которая подчеркивает активное участие нижних слоев населения в управлении государством) в современном боливарианизме. 30 января 2005 года на Всемирном социальном форуме в Порто-Алегре (Бразилия) Чавес заявил о своей поддержке демократического социализма как неотъемлемой части боливарианизма, говоря, что человечество должно принять политику «нового типа социализма и гуманизма, которые ставят людей, а не машины или государство, впереди всего». Позже он подтвердил свои слова в выступлении на 4-м Саммите по вопросам социального долга, проходившем в Каракасе.
То влияние, которое оказал сам Чавес на идеи боливарианизма, позволило как сторонникам, так и противникам венесуэльского президента называть это учение в его современном виде «чавизмом», а сами последователи Чавеса называют себя «чавистами».
Быть может, в этом есть значительная доля истины. Надо помнить, что, помимо идеи «демократического социализма» и борьба с коррупцией, боливарианизм, как и практически любая латиноамериканская политическая система, уже более ста пятидесяти лет, начиная с самого С. Боливара, базируется на таком своеобразном основании, как «каудилизм»[29].
По окончании войн за независимость страны Латинской Америки оказались под властью политических режимов, возглавляемых диктаторами – каудильо. При этом существование конституций не имело ни малейшего значения, тем более что их непрестанно изменяли и переделывали применительно к нуждам данного режима или сообразуясь с понятиями данного каудильо. По подсчетам У. Фостера («Очерк политической истории Америки»), в Венесуэле за сто лет конституции менялись 15 раз, в Эквадоре – 13, в Боливии – 19.
С началом экономического проникновения в Латинскую Америку Соединенные Штаты использовали военные перевороты и каудилизм в своих интересах. Диктатуры, установленные с помощью Вашингтона, неизменно оказываются наиболее антинародными, наиболее продажными, наиболее террористическими (в Венесуэле Панаме, на Гаити и др.).
Уже в 20–30-х гг. XIX в. в большинстве латиноамериканских республик в связи с формальным установлением конституционного строя и организацией периодических выборов в органы государственной власти (президент, конгресс и т. д.) стали возникать соперничающие группировки. На их базе в последующие десятилетия сложились две политические партии, получившие со временем название «исторических».
Чавес держит в руках новый АК-103 на военной выставке Expo Ejercito в Каракасе 14 июня 2006 года. Справа – министр обороны Венесуэлы Орландо Маниглия.
После завоевания независимости бывшие монархисты, унитаристы и приверженцы бюрократического управления получили название консерваторов и объединялись обычно в консервативную партию. Эта партия в большинстве стран стала наиболее последовательным защитником интересов крупных землевладельцев и католической церкви. Консерваторы были открытыми сторонниками сохранения особых привилегий армии и церкви.
Те круги латифундистов, которые были заинтересованы в торгово-промышленном развитии своих стран, верхушка буржуазии, а также давние противники унитаризма и бюрократической централизации (федералисты) составили ядро либеральной партии. Либералы в XIX в. в Латинской Америке, как правило, не были склонны к радикализму и не стремились к коренному изменению существующего общества. У них были не всегда принципиальные разногласия с консерваторами по отдельным и относительно второстепенным вопросам общественной жизни.
В целом различия между историческими партиями были достаточно условными. Но они становились существенными, когда речь шла о борьбе за государственную власть. Консерваторы и либералы в XIX в. не шли на компромиссы, отвергали политический центризм, безжалостно расправлялись с политическими противниками. Поскольку консерваторы более откровенно выражали интересы господствующей политической элиты, они в XIX в. в целом чаще находились у власти.
В XIX веке латиноамериканская двухпартийная система лишь чисто внешне напоминала свой английский прототип. И консерваторы, и либералы были в это время партиями только в условном смысле. Они не имели какой-либо стройной и прочной организации, а оставались лишь группировками. Их политическое кредо выражалось не в программных документах, а в откровенной ставке на определенного сильного лидера (каудильо), перед которым ставилась цель – захват власти и создание авторитарного режима.
Нередко и сами каудильо, опираясь на собственные вооруженные отряды, делали ставку на одну из двух соперничающих партий. В том случае, если тот или иной каудильо добивался поста президента республики, он рассматривал государственный механизм как свою вотчину и без всяких стеснений назначал на государственные должности своих партийных сторонников, расплачиваясь тем самым за оказанные ему политические услуги. Но и каудильо в борьбе за президентскую власть не полагались только на партийную поддержку.
Сама по себе оппозиционная партия на выборах заведомо не имела шансов на победу. Действующий президент и правящая партия использовали любые средства для того, чтобы не уступить своим политическим противникам государственную власть во время выборов. Они использовали все правовые и неправовые средства давления на избирателей, шли на подкупы, убийства политических противников, на фальсификацию итогов выборов и т. д.
Именно поэтому каудильо делали основную ставку не на выборы и свою «карманную» партию, а на захват власти насильственным путем, прежде всего на государственные перевороты. Трудящиеся массы, низы населения оставались равнодушными к государственным переворотам и к судьбе демократических институтов в целом.
Таким образом, политические партии в XIX в. в латиноамериканских государствах были не инструментом парламентаризма и демократии, а частью специфической системы – каудилизма. Последняя строилась по существу не на конституционно-правовой основе, а на грубой силе, на традициях и на харизматическом авторитете предводителя-каудильо.
Феномен каудилизма неразрывно связан в Латинской Америке с теми исключительными привилегиями, которые сохранила за собой армия еще с эпохи войны за независимость. Авторитарные и диктаторские режимы базировались на милитаризме, который уходил своими корнями в колониальное прошлое, в период борьбы за независимость, когда был высок авторитет военных.
Политическая нестабильность ставила армию в исключительное положение, делала ее часто арбитром в политических конфликтах. Армия не считала себя связанной конституцией. В XIX веке благодаря активному вмешательству армии в политическую жизнь государственные перевороты стали обычным явлением в подавляющем большинстве латиноамериканских республик.
Ознакомительная версия.
