На Грейт-Рассел-стрит нередко можно было встретить высокого человека в котелке и черном костюме, бодро шагавшего по улице, и вряд ли кто-либо догадывался, чего стоила ему такая прогулка. Лондон был большим, шумным и дымным городом, и Ерошенко сначала растерялся в нем: шум он воспринимал как тьму – он не слышал эхо, не мог представить ширину улиц, размеры площадей. Шум наваливался на него, давил, прижимал к земле, заставляя опираться на трость. И он стал гулять по городу ночами. Запоминал запахи – пекарни, фабрики, ресторана; цоканье копыт полицейской лошади вызывало отражавшееся от стен домов эхо и помогало определить контуры улиц. Ночью он "видел" лучше, чем днем. А потом, во время прогулок, слушая пояснения Марселя (у которого он, кстати, учился французскому языку), сравнивал дневные впечатления с ночными и запоминал. Так он изучил дорогу в Британский музей, а оттуда до кафе, где можно было недорого пообедать.
Вскоре Ерошенко нашел путь на Шарлотт-стрит, 107, где помещалось Общество российских политэмигрантов – в эти годы в Лондоне их было уже несколько тысяч. Здесь он стал завсегдатаем Герценовского кружка – искал ответы на "проклятые" вопросы российской действительности, которые волновали его еще в школе: о земле, о правах крестьян, о воле.
В обществе он не раз слышал выступления лидера анархистов князя П. А. Кропоткина. Кропоткин предстал перед Ерошенко в ореоле своей тогдашней славы – ученый, аристократ, поступившийся карьерой во имя революции; человек, бежавший из крепости, куда его заточили. Юноше захотелось познакомиться с ним поближе.
После одной из лекций Кропоткина Ерошенко подошел к его дочери и тихо сказал:
– К сожалению, я не все понял. Но мне бы не хотелось сейчас обращаться к вашему отцу. Раньше я почитаю его книги. Только вот удастся ли мне снова его увидеть?
– Ничего нет проще, – ответила она. – Соберите своих товарищей и приезжайте к нам, в Брайтон. Отец любит беседовать с молодыми людьми.
Недели через две в гости к Кропоткину отправилась довольно разношерстная компания – социал-демократы, анархисты, кадеты. Они спорили всю дорогу, и Ерошенко даже трудно было разобрать, в чем суть их спора. У Кропоткина они застали группу русских и среди них графа Орлова-Давыдова – того самого, кому принадлежали земли в Курской губернии, в том числе и Обуховка.
Кропоткин рассказывал о взаимопомощи среди животных, о том, что нечто подобное должно происходить и среди людей – только тогда, по его мнению, они добьются полного равенства в анархистских коммунах, где не будет ни профессиональных администраторов, ни подчиненных.
– Но как это возможно? – сказал Ерошенко. – В каждом деле нужен главный. Чтобы быть, к примеру, капитаном корабля, нужно учиться.
– Вы знаете, – живо откликнулся Кропоткин, – точно такой вопрос задал мне один швейцарский рабочий. Я ответил, что среди пассажиров всегда найдется человек, который сможет повести корабль.
– И он с вами согласился? – спросил Василий.
– Нет, он сказал, что не решился бы поехать на таком пароходе.
– Я тоже, – рассмеялся Ерошенко.
– Вы оба неправы, – возразил Кропоткин. – В будущем не должно быть ни руководителей, ни подчинённых. Наша цель – полное равенство.
– Но как вы заставите помещика жить наравне с крестьянами, отдать им свою землю?
– Силой морального воздействия, – ответил Кропоткин. – Если он откажется это сделать; мы подвергнем его общественному презрению.
– О, тогда у вас есть возможность тотчас доказать нам это на деле, – живо откликнулся Ерошенко. – Рядом с вами сидит помещик Орлов-Давыдов. За десятину земли он берет с крестьян двадцать два рубля в год! Попросите его для начала хотя бы уменьшить цену. Уверяю вас, он скорее съест эту десятину.
В комнате раздался дружный смех. Граф Орлов-Давыдов, пробормотав что-то по-французски, бросился к двери. Хозяйка дома попросила его остаться!
Однако после этого беседа стала вялой. Кропоткин, сказавшись больным, отпустил гостей.
Видимо, с той поры Ерошенко и стали причислять к анархистам. Даже восемнадцать лет спустя японский критик Хираока Нобуру утверждал, что Ерошенко "анархист в душе", хотя он и не "является носителем философских идей, как Прудон или Кропоткин" (5).
А между тем у Ерошенко не было тогда еще определенных социальных взглядов – друзья даже несколько лет спустя говорили о его неискушенности в общественных вопросах. Впоследствии он стал бунтарем, социалистом, но слепой ненависти к любому государству, свойственной анархистам, у Ерошенко никогда не было.
Однако у молвы свои законы: в Японии, где жил впоследствии Ерошенко, вероятно, рассуждали так: разговаривал с автором "Записок революционера" и не попал под его влияние? Такого не может быть. В те годы Кропоткин был там весьма популярен.
Тем не менее все было не так. Кропоткин, по воспоминаниям Ерошенко, показался ему человеком, способным бунтовать лишь на бумаге. Разочаровавшись в анархизме, юноша стал искать ответа в книгах восточных мудрецов, увлекся буддизмом, для чего даже изучил язык пали – и все это будучи еще в Лондоне.
Как много успел Ерошенко за полгода – выучить, "увидеть", понять! Но это он осознает позже, на Востоке. Пока же еще ему были неясны дальнейшие планы. -
Возвращаться в Россию, чтобы снова играть в оркестре, не хотелось. И кто знает, сколько бы прожил он на берегах туманного Альбиона, если бы не случайный конфликт с супругами Меррик, заставивший его переехать к своему учителю мистеру Филлимору. Оста-ваться в Англии он больше не хотел.
Получив из России от Шараповой деньги, Ерошенко решил ехать домой. В конце сентября господин Филлимор посадил его на пароход, идущий в Гамбург. На немецком берегу Ерошенко встретили местные эсперантисты. "Зеленая эстафета" продолжалась, но теперь она ему практически была уже не нужна.
На душе у него было сумрачно. Мучила мысль – а не зря ли он вообще поехал в Англию?
(4) "Когда господин Ерошенко получше освоится с английским языком, его могут принять в этот колледж на один месяц", – писал журнал "Вокруг света" (1912, N 24). Однако он пробыл там вдвое дольше. В ответ на запрос А. Масенко и А. Панкова из Кисловодска дирекция института сообщила, что Ерошенко учился там с 20 мая по 23 июля 1912 г.
(5) Японская писательница Хирабаяси Тайко писала недавно, что по своим убеждениям Ерошенко был весьма далек от идей анархизма, поэтому никак не следует относиться к нему как к истинному анархисту.
В Японию
Пребывание в Англии, казалось, ничего в жизни Ерошенко не изменило. Один из его товарищей по оркестру, А. Белоруков, рассказывал: "Все мы тогда были молоды. Играли в ресторане на Сухаревской площади… Второй скрипач Василий Ерошенко, научившись говорить на языке эсперанто, вздумал побывать в Лондоне… Месяцев через восемь он возвратился, владея уже не только эсперанто, но и английским". В общем, "съездил в отпуск", вернулся, словно речь шла о самой обычной поездке, – видимо, мало что рассказывал о ней Ерошенко.
