Ознакомительная версия.
Мы переправились через Сену и к вечеру прибыли в селение, лежащее за рекой напротив Пон-сюр-Сен. Мы узнали от жителей, что французы заняли деревни верстах в четырех от нас. Витгенштейн имел неудачное дело и должен был отступить.
Ночь была темная, лошади устали после большего перехода, и потому мы решились переночевать в сем селении, приняв нужные предосторожности. Даненберга, как старшего, признали мы начальником отряда. Он учредил разъезды, караулы и запретил выпускать жителей из деревни. Он также устроил очередь между офицерами, дабы каждому по два часа объезжать посты; но так как после ужина все уснули, то он сам ночью разъезжал. Кирасиров не расквартировали по домам, а поставили на бивуаках на дворе большого замка, в котором мы остановились, и приказали жителям доставить им продовольствие на людей и лошадей.
Замок был очень велик и, верно, принадлежал знатной особе. Мы в нем нашли только управителя с женой, которые подали нам хороший ужин. После ужина мы пошли осматривать комнаты, которые были великолепно убраны. Богатая библиотека занимала обширную залу. Мы расположились для отдыха в отдельных комнатах. На другой день мы встали рано и, пока лошадей седлали, осмотрели библиотеку. Я нашел за книгами свиток венгерского курительного табаку, который я объявил de bonne prise.[175] Прусский уланский офицер нашел Кассиниевскую карту Франции,[176] о которой он промолчал, и объявил нам о своей находке только тогда, когда мы уже версты две отъехали. Он хотел непременно возвратиться, чтобы ее взять. Приобретение Кассиниевской карты было дело законное, но мы его отговаривали за нею ехать, потому что он легко мог в плен попасться. Невзирая на то, он нас не послушался, поехал со своими уланами и возвратился благополучно с картой.
Приближаясь к Ножану из-за Сены, чрез которую мы прежде переправились, мы увидели большую колонну конницы, которая тянулась к Ножану с нами рядом, не в далеком расстоянии. По словам жителей можно было полагать, что то были французы. Мы остановили свой маленький отряд, и я поехал узнавать, какое виделось войско, но вскоре увидел, что то были наши кирасиры, и мы подвинулись к плотине, которая связывалась на середине мостом. Плотина была перекопана бруствером и, как мы ехали с неприятельской стороны, то нас приняли с приложенными ружьями, но скоро узнали своих и пропустили.
Гвардейский корпус вышел из Брея (Bray), где он прежде стоял, и расположился близ селения неподалеку от своего прежнего лагеря. Тут мы нашли великого князя и Куруту; последний заметил мне, что не должно было ехать с Даненбергом без спроса. В тот же вечер мы выступили в поход назад по дороге в Труа; переход был очень большой, люди и лошади утомились. Мы пришли в селение Colombe des deux eglises,[177] в котором оставалось едва несколько домов; замок или дворец был занят для великого князя, но не без шума, потому что австрийские квартирьеры, прибывшие после наших, хотели занять этот замок для Шварценберга, который был главнокомандующим союзных войск, в числе коих было очень много австрийских; армия их двинулась к Лиону, а из наличных много людей разбрелось. Оставалось более всего обозных фур. Цесарских квартирьеров, однако, отбили, великий князь завладел замком, а штаб его разместился, как кто знал.
Все кроме нас двух предались сну; мы же не могли отдохнуть, потому что должны были ожидать прибытия войск к лагерю и расставить их: но не более двух часов продолжалась наша надежда уснуть. Снова был объявлен поход, и мы пришли ночью к какому-то селению, где я должен был разбить лагерь; ночь была очень темная, а требовались обыкновенная правильность и порядок в линиях. Я долго бился с квартирьерами, и, наконец, удалось мне разбить лагерь посредством огней, которые я велел развести и по которым давал направление линиям. Но и тут недолго удалось нам отдохнуть, ибо войска, пришедшие уже по полуночи, на другой день с рассветом опять поднялись в поход. Мы пришли к ночи в Труа, где австрийские обозы предупредили нас и успели разграбить лавки и сжечь предместье города.
В Colombe des deux eglises великий князь имел ссору с полковником Ларошем, который командовал прусской гвардейской кавалерийской бригадой, состоявшей тоже под начальством Его Высочества. Великий князь выговаривал ему, что он переходы сделал на рысях, отчего изнуряются у него лошади, на что Ларош дерзко отвечал ему, что за исправность полков он не ему отвечает, а своему королю. Великий князь приказал также, чтобы прусские полки по очереди с нашими давали по известному числу рядовых при офицере, дабы блюсти за порядком во время переходов по большой дороге и сворачивать в канавы австрийские обозы, препятствовавшие движению войск. Но Ларош и в этом случае воспротивился, когда до него очередь дошла, и должность сия пала бессменно на кирасирский полк Ее Величества. Не знаю, чем это неудовольствие кончилось.
По возвращении нашем в Труа мне совестно было остановиться у Деклозе. Я ввел лошадей своих в какую-то разграбленную суконную лавку, а сам расположился наверху с хозяином. Я сходил к Деклозе, который погружен был в глубокую печаль, видя, что мы оставляем Труа: он должен был ожидать мщения от Наполеона эмигрантам, которые русских хорошо принимали. Он не ошибся в своем расчете и спасся только случайно; другие же были расстреляны.
Переночевав в Труа, мы тронулись на другой день очень рано в поход к Шомону. Французы при сем отступлении нашем побили много австрийцев. Жители города вбежали вооруженные в госпитали и перебили больных и на проходящих по улицам кидали камнями, причем русских, однако же, не тронули. Из Шомона мы пошли было назад к Лангру, но воротились, и главная квартира осталась в Шомоне; войска же расположились около города по селениям.
Мы провели около двух недель в Шомоне. В это время я оставался совершенно без денег и обошелся в нуждах своих только благодаря моему кучеру Артемию, который, видя мое безденежье, выдал себя за кузнеца, достал где-то молоток, в другом месте клещи, в третьем гвозди, в четвертом подковы и стал перебивать хлеб у кузнеца великого князя, который брал по рублю серебром за подковку одной ноги, а Артемий стал дешевле ковать. Я ничего не знал о сем, как он мне неожиданно высыпал из кожаного кошелька своего около 7 рублей серебром; деньги эти несколько поддержали меня. Между тем другой слуга продал моего ослепшего французского старого коня, которого я купил в Борисове. Он цыганил на нем несколько дней и спустил его в сумерки австрийскому офицеру довольно дорого, так что я в состоянии был купить другую лошадь, весьма порядочную, которую назвал Баронессой.
Ожидались значительные подкрепления от австрийцев, которые уверяли, что уже давно выступило с берегов Рейна 50 000 войска и что все беглые их и разбредшиеся люди собраны в особенный корпус, направленный к армии; но вместо того мы видели только эскадрона два венгерских гусар и две роты артиллерийские, к нам присоединившиеся. Главные силы их подвигались к Иону.
Ознакомительная версия.
