Юристы составили протокольные бланки и начали дотошный осмотр квартиры. Приступили к закрытому на замок, окованному полосками железа старинному сундуку, когда-то наполненному вещами Аиды Михайловны. А когда вскрыли, он оказался совершенно пустым. Лишь на дне лежали пожелтевшие страницы газет и под ними сшитый мной когда-то пояс с двумя кармашками: для ценных бумаг и для золотого кольца с трехкаратным бриллиантом, которым Мессинг очень дорожил, скорее, как неким талисманом, чем ценностью, и если он его не надевал на руку, то все равно носил при себе: либо на груди, либо в кармашке. И еще несколько фотографий. Кармашек для перстня был пуст, а в другом обнаружили сберегательные книжки на общую сумму чуть больше миллиона рублей в старом исчислении, не считая не взятых за последние 10–15 лет процентов. Кроме этого было 800 рублей наличными.
Никакого завещания в квартире на нашлось, и мы, его близкие друзья, высказали свое желание использовать хоть эту сумму наличных денег на постройку памятника. Но и такую мизерную сумму получить не удалось: законники тут же объяснили, что раз прямых наследников у Мессинга нет, то по закону РСФСР деньги переходят в собственность государства. Словно оно не было перед ним в неоплатном долгу за те огромные суммы, что приносили концертные выступления Вольфа Григорьевича! Ведь долг платежом красен, и что государству до этих несчастных копеек! (Не дождавшись в течение 16 лет установления памятника государством, в 1990 году Татьяна Львовна Лунгина прилетела из Лос-Анджелеса в Москву и установила памятник на свои средства. — Б. С.)
Наконец закончилась вся эта бумажная процедура и мы подписали протокол, вздохнув с облегчением — гора с плеч. Но не тут-то было. В последовавшие за тем дни всех по очереди стали вызывать в прокуратуру, а меня даже и на печально знаменитую Лубянку, что не сулило ничего доброго.
Всем задавался стереотипный вопрос, куда делись ценности Мессинга (видимо, имелись в виду драгоценные камни, привезенные им из Польши) и, в частности, куда исчез его знаменитый перстень. Будто его собирались поместить в государственную казну или национальный музей. Причем с каждым днем перстень “прибавлял” в весе по карату. Через несколько дней меня вызвали снова и уже спрашивали чуть ли не о 10-каратном бриллианте. Возможно, кто-то и верил в то, что именно в перстне сила Мессинга.
Провели обыск у женщины-домработницы, жившей последнее время в квартире Мессинга, но и у нее в доме не нашли тех вещей, которые у него действительно были: ни дорогой люстры, ни старинного фарфора, ни хрусталя в серебре работы Фаберже, ни даже многочисленных подарков, которые ему от всего сердца дарили. А дарили самые неожиданные вещи, из которых, пожалуй, можно бы составить добрую музейную экспозицию. Детские игрушки и поделки народных умельцев, картины и чеканку по металлу, восточные халаты ручного шитья, были даже морские раковины и кораллы — от дальневосточных моряков. Дарили учителя и школьники, рабочие, врачи, крестьяне, военные.
Нам намекали, что эти ценности весьма значимы, но следствие так ни до чего и не докопалось. А ключи от квартиры во время болезни и после смерти Мессинга были только у домработницы. Тут нужен был живой Мессинг, чтобы соединить недостающие звенья цепочки. Но среди лубянских Шерлоков Холмсов одаренных телепатическим видением не оказалось».
Заметим, что более миллиона рублей в старом исчислении — это более 100 тысяч рублей, имевших хождение в 1961 году. Но, поскольку Лунгина называла деньги в старом исчислении, можно предположить, что эту книжку Мессинг завел до денежной рефоры 1960 года и впоследствии уже не пополнял, но и не снимал оттуда денег. Возможно, это была та сумма, которую он хранил, что называется, «на черный день». Сумма, по советским меркам, солидная, но сильно сомневаюсь, что ее хватило бы, чтобы оплатить операцию профессора Дебейки, даже если каким-то чудом Мессингу удалось бы убедить государственных мужей перевести его рубли на доллары по курсу один к одному. Вот миллиона рублей, возможно, и хватило бы, даже если давать за доллар по курсу черного рынка пять рублей. Но трудно предположить, что в 1960–1974 годах Вольф Григорьевич ничего не откладывал на сберкнижку. Ведь доходы его отнюдь не уменьшились. Поэтому можно предположить, что у Мессинга было еще несколько книжек на предъявителя, которые он хранил где-то в другом месте. Вполне возможно, что Мессинг, предчувствуя близкий конец, перевез основную часть денег, драгоценности и наиболее ценные вещи к кому-то из доверенных лиц. Никаких бриллиантов на квартире Мессинга так и не нашли, даже его знаменитый перстень так и канул в небытие.
Доверенным лицом Мессинга могла быть прежде всего его ассистентка Валентина Иосифовна Ивановская, ныне покойная. Однако никакого богатства за ней и ее близкими не замечалось. А ведь она дожила до эпохи рыночных реформ, когда появилась возможность реализовать имевшиеся капиталы. И если слухи о сокрытых богатствах Мессинга соответствуют истине, то у великого телепата должно было быть какое-то доверенное лицо (или лица), до сих пор не попавшее в поле зрения биографов Мессинга, а также тех его друзей и знакомых, которые оставили о нем воспоминания. Подобное предположение представляется вполне правомерным, поскольку биография Мессинга до сих пор известна весьма фрагментарно и сколько-нибудь полный круг его друзей и знакомых не определен.
То, что наследством Мессинга государство после его смерти интересовалось весьма плотно, свидетельствует и Наталья Михайловна Хвастунова. Она рассказала мне, как ее вызывали на Лубянку и допытывались о судьбе наследства Мессинга и особенно его бриллиантов: «Один раз он позвал меня в папин кабинет, где расположился. На шее у него была ладанка, он достал из нее мешочек, а из мешочка — огромный бриллиант, величиной с лесной орех. Через десять лет этот случай имел продолжение… В конце 1974-го или в начале 1975 года, когда я работала младшим редактором в журнале “В мире книг”, меня вызвали на Лубянку и допрашивали по поводу наследства Мессинга. Я рассказала про бриллиант, который видела тогда на даче. Я поняла, что после смерти Мессинга не осталось ни денег, ни драгоценностей. Поскольку наследников не было, государство рассчитывало все прибрать к своим рукам. И мой следователь явно не знал, куда все делось.
У нас в редакции работала младшим редактором Марина Подгорская, родственница ведущей Мессинга Валентины Ивановской. Ее тоже вызвали в тот день на Лубянку, и ее допрашивал другой следователь. Я об этом не знала. Нас обеих продержали до вечера, а потом устроили между нами очную ставку. Марину довели до истерики, до слез. Нас обеих трясло. Но обошлось».
