Мы остановили машину, и солдаты, сразу же узнав меня, выскочили из нее, чтобы помочь. Они явно были поражены встречей с командующим, ковылявшим по дороге под проливным дождем в таком пустынном месте. Я попросил их доставить меня в штаб, и они проявили трогательную заботу обо мне, буквально на руках подняв и посадив на переднее место рядом с водителем. Затем, боясь потревожить мою поврежденную ногу, солдаты втиснулись в джип и разместились позади меня. Я так и не понял, как они, в том числе и мой пилот, умудрились устроиться в одном джипе.
В течение двух дней я был прикован к постели, а затем мне некоторое время пришлось носить гипсовую повязку на ноге. Корреспонденты заметили мое отсутствие в штаб-квартире и решили, что я заболел, возможно, от переутомления. Когда в прессе появились сообщения именно такого характера, мне пришлось рассказать журналистам подробности происшедшего инцидента в надежде, что моя жена не будет преувеличивать серьезность случившегося, ожидая от меня обстоятельного письма.
Мои поездки из-за ноги временно были затруднены, но, чтобы быть уверенным, что Монтгомери полностью информирован относительно наших планов, я встретился с ним в Брюсселе 10 сентября. При встрече присутствовали главный маршал авиации Теддер и генерал Гейд.
Я объяснил Монтгомери состояние нашей системы снабжения и нашу потребность в скорейшем открытии порта Антверпен. Я отметил, что без железнодорожных мостов через Рейн и без достаточных запасов предметов боевого обеспечения под рукой невозможно поддерживать в Германии группировку сил, способную достичь ее столицы. В центральных районах вражеской страны еще имелись значительные резервы, и я знал, что любое продвижение на узком фронте в глубь Германии, какое предлагал Монтгомери, наверняка закончилось бы поражением. Таков был бы исход подобного предприятия независимо от того, какая сторона попытается его предпринять. Монтгомери я сказал, что не буду рассматривать такое предложение.
Если бы в конце августа мы приостановили наши наступательные операции на всех других участках фронта, то не исключено и даже, пожалуй, наверняка, что Монтгомери мог бы овладеть сильным плацдармом на восточном берегу Рейна и создать угрозу захвата Рура, точно так же, как любая другая армия могла продвигаться быстрее и углубиться дальше, если бы ей разрешили это сделать за счет отказа в боевом обеспечении войск на других участках фронта. Однако ни в одном месте нельзя было добиться решающего успеха, а между тем на других направлениях мы попали бы в опасное положение, выход из которого оказался бы весьма затруднительным.
Монтгомери был знаком с обстановкой только на своем участке фронта. Он понимал, что поддержка его предложения означала бы остановку на многие недели боевых действий всех войск, за исключением 21-й группы армий. Но генерал не понимал, что на остальной части нашего растянутого фронта сложилась бы недопустимая ситуация, если бы он, исчерпав наши возможности в снабжении его группы армий, был вынужден остановиться или отступить.
Я ему объяснил, что мы хотим, чтобы порт Антверпен заработал и чтобы были заняты соответствующие рубежи, надежно прикрывающие этот порт. Кроме того, я не исключал возможности с помощью воздушного десанта захватить плацдарм за Рейном в районе Арнема, обойдя с фланга оборонительные сооружения "линии Зигфрида". Операция по захвату такого плацдарма — ей было дано кодовое наименование «Маркет-Гарден» — явилась бы просто эпизодом и расширением нашего продвижения на восток на рубежи, необходимые для обеспечения временной безопасности. На нашем левом фланге таким рубежом являлось само нижнее течение Рейна. Остановиться, не достигнув этого рубежа, означало бы поставить себя в исключительно рискованное положение, в особенности в тот период, когда Монтгомери направит значительные силы для захвата острова Валхерен.
Если бы можно было осуществить эти планы, мы не стали бы предпринимать никакие крупные наступательные операции на севере, пока не накопили бы достаточные запасы предметов боевого обеспечения в тылу. Но мы могли и провели бы ряд небольших операций по всему нашему огромному фронту в порядке подготовки крупного наступления. Монтгомери очень хотелось попытаться захватить плацдарм.
Поэтому 10 сентября на совещании в Брюсселе фельдмаршалу Монтгомери было разрешено отложить операции по уничтожению сил противника на подступах к Антверпену и попытаться овладеть нужным для нас плацдармом. В помощь Монтгомери я выделил недавно сформированную 1-ю союзную воздушно-десантную армию под командованием американского генерала авиации Льюиса Бреретона. Дата наступления была предварительно установлена на 17 сентября, и я обещал ему сделать все возможное для материального обеспечения операции до ее завершения. После захвата плацдарма Монтгомери должен был немедленно всеми силами приступить к операции по захвату острова Валхерен и очищению от противника других районов, откуда немцы обороняли подступы к Антверпену. Монтгомери энергично взялся за осуществление поставленной перед ним задачи.
Поскольку все наши дела, за исключением вопросов снабжения, были в довольно хорошем состоянии, Объединенный англо-американский штаб на конференции в Квебеке решил, что больше нет необходимости оставлять в моем непосредственном подчинении два бомбардировочных объединения, дислоцирующихся в Англии. На конференции руководители Объединенного штаба договорились, что стратегические бомбардировщики будут подчинены непосредственно Объединенному штабу через специально созданный для этого орган в Лондоне. С моей точки зрения, это была неуклюжая и малоэффективная реорганизация, для наших операций не имевшая никакого значения, так как в директиву был включен параграф, согласно которому заявки Верховного командующего союзными войсками в Европе на использование стратегических бомбардировщиков удовлетворялись в первую очередь. При такой гарантии я не нашел нужным возражать против принятого решения, несмотря на мое отрицательное мнение о нем.
Генерал Спаатс ожесточенно протестовал против новой командной структуры для стратегической авиации, пока я не убедил его, что для меня это не имеет никакого значения. Даже Харрис, который первоначально был известен как один из тех, кто хотел выиграть войну только посредством бомбардировок и кто, как полагали, осмеивал мобилизацию армий и флотов, стал проявлять исключительную гордость своей принадлежностью к союзной команде. Вот выдержки из его письма, которое он написал мне после получения приказа о его переводе в непосредственное подчинение Объединенному англо-американскому штабу:
