Ознакомительная версия.
В ночь с 15 на 16 июня на втором участке шахты, заканчивая работать в ночной смене, я подвергся смертельной опасности. Тогда, к великому моему счастью, я оказался в компании вдвоем с опытной запальщицей Гелей, не будь которой рядом, не знаю, что бы со мной было. Произошло это так. После того как я закончил бурить «бараном» 8 запасных бурок для сменяющей нас утренней смены, ко мне подошла со своими взрывными средствами Геля. Ей предстояло взорвать мои 7 или 8 бурок, чтобы обеспечить ей необходимый фронт работ для следующей смены. Геля, как обычно, скомандовала крепильщикам и навальщикам закончить работу и уйти вниз, что они и сделали. Я тоже отнес с ними на безопасное, с моей точки зрения, расстояние свой «баран» вместе с кабелем и возвратился к Геле, чтобы помочь ей.
Как только она заложила взрывчатку в первую бурку, внезапно затрещали деревянные стойки, что предвещало начало обрушения кровли в забое. Поэтому мы попытались поскорее уйти вниз к другим забойщикам, но не успели – кровля в забое и в бутовых стала с грохотом рушиться, ломая и сбрасывая с мест стойки. При этом от возникшего очень сильного потока воздуха у обоих из нас внезапно погасли лампы, и мы остались в полной темноте. Зажечь их снова было невозможно. Да, кроме того, надо было очень спешить, так как вот-вот могла обрушиться кровля и над нашими головами, поскольку на том месте, где мы находились, еще не было стоек.
Я растерялся и шепотом на родном языке начал просить своих покойных отца, дедушек, бабушек и сестренку помочь мне. И помощь тут же пришла – Геля взяла меня за правую руку, отбросив потухшую лампу, и повела вверх по очищенному от угля забою, пока мы не уперлись в торцевую стенку. Теперь моя дальнейшая судьба зависела только от Гели.
Она попыталась успокоить меня, стала объяснять, что будем делать дальше, но я ее совсем не понимал. Запомнил лишь то, что пойдем очень осторожно, держась постоянно руками за торцевую стенку, назад в бутовое пространство, хотя находиться в нем и очень опасно, пока не доберемся из него до лаза в верхний, опустевший штрек выработанного первого уровня шахты. И стали мы с Гелей медленно-медленно, часто спотыкаясь об обвалившиеся куски породы, щупая их руками и слыша, как они продолжают иногда падать и спереди и сзади, двигаться назад от своего обрушившегося забоя. Шли мы, конечно, долго.
Наконец Геля сказала, что мы у лаза. Она влезла в него, а я за ней, и так мы выбрались в опустевший штрек, где надолго остановились и несколько успокоились.
После долгих часов блужданий в полной темноте мы наконец увидели свет в конце штрека и добрались до наклонного ствола. А по нему без особых усилий выбрались из шахты. Это случилось примерно в 8 часов вечера в воскресенье 16 июня. Так что в полной темноте мы пробыли около 20 часов – почти сутки. Хорошо еще, что и мне, и Геле предстояло выйти на работу не в эти же сутки в ночную смену, а завтра в утреннюю. Поэтому у нас оставалось более 8 часов времени, чтобы утолить голод, выспаться, отдохнуть и прийти в себя.
Естественно, все руководство шахты было в те сутки несчастья сильно им озабочено и направило сразу после случившегося обрушения кровли в забое и в бытовых команду спасателей на место катастрофы. Благодаря этому несколько забойщиков, к счастью не полностью оказавшихся под кучей породы, были спасены, а получившие при этом ранения различной тяжести направлены в медсанчасть. Никто не погиб.
Явившаяся в тот же день на работу утренняя смена привела в порядок вышедший временно из строя забой, убрав и отправив из него на-гора всю обрушившуюся породу и установив новые стойки несколько в стороне от непосредственных мест обрушения. Она же извлекла из завала целыми мои «баран» и кабель, а также лампы, брошенные мной и Гелей, ее сумку со взрывчаткой. К началу прихода вечерней смены вновь пошла в забое нормальная работа.
…Происшедшая авария в шахте резко увеличила мое желание не появляться в ней больше и не жить в этом противном для меня шахтерском поселке. Между тем в эти же дни пришел долгожданный ответ из Московского института стали, куда я написал в расчете на мое восстановление в институте. Это был мой шанс. Тем более что у меня было важное доказательство – зачетная книжка, которая и быта приложена к моему запросу. И вот ректорат МИС сообщал мне, что я восстановлен в институте!
Ha следующий день, 16 июля, я оделся как обычный гражданин в выходной день, взял письмо из Москвы и заявление заведующему шахтой, с которыми и пришел в контору. Начальника шахты на месте не оказалось, не было и начальника участка. Поэтому я подошел к заведующей личным столом и одновременно табельщице Людмиле, с которой в это время разговаривал Литус – начальник смены. Оба от души поздравили меня с вызовом в Институт стали и сказали, что по-белому завидуют мне. Литус, бывший военнопленный, заметил, что после меня, может быть, и другим удастся обрести полную свободу. А Люда сказала, что тоже мечтает поступить в институт и, может быть, устроится на заочное отделение. Кончились наши разговоры тем, что Люда взяла и… вычеркнула меня из списка шахтного персонала. Мы как-то не подумали, что заведующий шахтой может и не уволить меня в тот же день и если я сразу не выйду на работу, то буду прогульщиком и меня сурово накажут, как бедных Юрова и Силаева. Мне удалось уволиться лишь через неделю, а Люда скрыта мои фактические шесть прогулов.
…Уходя из конторы, я предупредил Литуса, что вместо меня будет работать бурильщиком мой ученик, который уже хорошо освоил специальность. Затем я отправился в шахтоуправление, зашел в приемную и просидел там, ожидая заведующего шахтой, почти час. Наконец он появился, и я протянул ему заявление с приложенными к нему письмами из института. Он бегло взглянул на документы, сурово поглядел на меня и неожиданно… закричал: «Ты, сволочь, изменник Родины! Отсиделся в войну у немцев, а теперь хочешь на свободу! Не быть этому! Вон отсюда!» И, швырнув мне назад мои бумаги, выгнал меня из кабинета…
Дома встревоженная Ольга попыталась меня успокоить, предложила пообедать, а потом мы решили, что завтра мне надо отправиться в Свердловск, найти там управление трестом «Свердловуголь» и попасть на прием к директору, которого нужно попросить, чтобы он заставил своего подчиненного отпустить меня на учебу.
…В отличие от заведующего нашей шахтой директор треста оказался очень вежливым и внимательным человеком. Он сразу усадил меня на кресло рядом со своим большим столом и, просмотрев мои бумаги, побеседовал со мной. Он сказал, что после войны государство как никогда остро нуждается в инженерах, чтобы поднять страну. После этого написал на моем заявлении резолюцию: «Тов. Конюшенко. Прошу срочно уволить тов. Владимирова. Директор треста „Свердловуголь“. Подпись. 17 июля 1946 года».
Ознакомительная версия.
