Ознакомительная версия.
Пестрое и вместе с тем однообразное окружающее кипение, волны пара, заставляют Сашу мгновенно настроиться на нужную волну, «надеть» соответствующее лицо, стать тем, от кого в определенные минуты повеет холодом и безразличием. Но вот погибает его верный Лепорелло – маленькая Лиза, и он в этом виноват. Виноват и в гибели, в убийстве его школьного друга, общественного деятеля новой формации Фомина. В том, что от него, кажется, навсегда ушла жена, не в силах и дальше терпеть постоянную ложь супруга. Гурьев словно ударяется и ударяется головой о стену. Отброшено его умение вписывать себя в любые обстоятельства, зачеркивать нравственные начала. Отброшено даже то его безразличие, которое было для журналиста Гурьева не только средством самосохранения, но и вообще главным принципом его существования. Вместе с Филиппом Янковским Хабенский смело портретирует свое поколение.
2002 год в биографии актера был ознаменован его переездом в Москву. Вместе с Михаилом Пореченковым он был принят в труппу МХТ имени Чехова.
«После первого моего московского спектакля «Утиная охота», – вспоминает Хабенский, – нам с Мишей (Пореченковым. – Э.Л. ) предложили дальше работать в МХТ, и мы решили далеко друг от друга не отходить. Один институт, один курс, одна команда.
Работали в основном с Юрием Николаевичем Бутусовым.
Я много сил приложил, чтобы не остаться персонажем «Убойной силы».
Петербургская и московская театральная публика, как и актерские школы, несколько рознятся меж собой. Правда, сам Хабенский достаточно ироничен по поводу такой разницы: «Да все эти рассказы о школах… Есть актеры, которые на сцене: а) слышат, б) видят, в) думают, г) умеют молчать. Есть актеры, которые не слышат, не видят, не думают и молчать не умеют. Цель всех театральных школ – научить человека плавать, а стиль он потом уже сам себе выберет. Главное, держаться на воде. А прыгать можно хоть с лодки, хоть с берега. Лишь бы не стоять по колено в воде».
И все же, что касается школы, то Хабенский и Пореченков, на мой взгляд, достаточно легко преодолели этот рубеж. Первый спектакль с их участием «Утиную охоту» ставил ученик Олега Табакова Александр Марин.
Культовая пьеса Вампилова, роль Зилова Константина Хабенского несомненно увлекали.
«– Кого вам интересно играть? – спросили актера.
– Да тех, кого я сыграл в той же «Утиной охоте», в картине «В движении», – людей, способных отказаться от сиюминутного, от той шелухи, которая в любое время существовала и будет существовать. Людей, способных быть честными перед самими собой. Быть может, звучит пафосно, но это так. А разговоров о героях-негероях, что в принципе одно и то же, я побаиваюсь. Героев в конце концов выбирает себе народ».
Герой-негерой – это во многом Виктор Зилов. Постановка «Утиной охоты» в режиссуре Марина была не первой на сцене нового для Константина театра. Пьеса уже шла во МХАТе, Зилова тогда играл Олег Ефремов.
Была и телевизионная картина режиссера Виталия Мельникова «Отпуск в сентябре» по «Утиной охоте» с прекрасным актерским ансамблем: Евгений Леонов, Юрий Богатырев, Наталья Гундарева, Николай Бурляев, с трагическим Олегом Далем. Иногда в таких случаях пишут, что новый исполнитель или исполнители рискнули, осмелившись играть «Утиную охоту» после титанов, и т. д.
Хабенский и сотоварищи (среди них хотелось бы отметить блестящую работу Пореченкова в роли Официанта) сознательно ни о каком соревновании не думали и ни в какое соревнование не вступали. Подобный шаг, рожденный отчасти неуверенностью, отчасти тщеславием, думается, не в характере Константина Юрьевича. Он сыграл Зилова в новом тысячелетии, что само по себе диктовало свою трактовку.
У Олега Даля Зилов – гигант, который непрестанно расшибается о стальные прутья клетки-времени. Расшибается, свертывается в колючий клубок, иглы которого ранят тех, кто стоит около него. Чем ближе, тем сильнее. В эти минуты Зилов испытывает странную удушающую боль. Это не раскаяние – это признание собственного душевного безобразия. Удары о холодную сталь сделали таким Виктора Зилова.
Зилов Хабенского не ударяется и не ударяет. Ему близка доминанта Вампилова, сформулированная драматургом в другой его пьесе – «Прошлым летом в Чулимске», когда тридцатидвухлетний следователь Шаманов упрямо произносил: «Хочу на пенсию». Чтобы уже окончательно ничего не делать, ничего не совершать, не чувствовать себя кому-то или чему-то обязанным. Это пофигизм в его крайней, абсолютной степени, для Зилова он оказывается единственно возможной формой существования. Он брезгливо бежит от любого соприкосновения с временем, с людьми, которые требуют в общении с ним искреннего и сильного душевного отклика. Это несомненное дыхание времени, его «скорбного бесчувствия», как когда-то пророчески назвал свой фильм Александр Сокуров.
Только скорбит ли Виктор Зилов из спектакля 2002 года? По-своему скорбит, но причина скорби – томящая его зависть. Оказывается, он даже умеет мечтать. Но о чем? Об утиной охоте, когда он будет стрелять, стрелять, стрелять и бить влет птицу. Так ловко, споро. Как получается у его приятеля Официанта, холодного, беспринципного и начисто лишенного эмоций. Официант – своего рода зеркальное отражение Зилова, того Зилова, которого Зилов так ненавидит, понимая, что он-то – настоящий. Он бросает Официанту «Лакей!», за что получает от Официанта пощечину. Виктор было бросается ответить ему, но… не отвечает. Во-первых, ответ Официанту это уже какой-никакой поступок, а на это Зилов органически не способен. Во-вторых, именно с Официантом Зилов хочет отправиться на утиную охоту. А перед этим все отступает.
Зилов Константина Хабенского, этот обыкновенный провинциальный инженер, очень далек от масштаба, заданного Зиловым – Олегом Далем. Но время гигантов ушло, продуманная и реализованная обыденность нового Зилова страшна.
Характерно, что, говоря о своей следующей роли в МХТ, спектакле «Белая гвардия» по Булгакову, Хабенский как-то обыденно, почти до нарочитости, снижает романтический тонус, как правило, сопровождающий рассказ о герое актера, Алексее Турбине, начиная с первой постановки. С «Дней Турбиных» во МХАТе. Вспоминается реплика актера: «Я не люблю играть героев, много пафоса и никаких забавных ситуаций». Как соотнести это с Алексеем Турбиным, у кого «ад в груди и в голове»? Наверное, Константин Хабенский убежден, что ад может жить в сердце и в мыслях, сочетаясь с дорогой тому же сердцу уютной повседневностью, тихими вечерами в кругу близких, с простой человеческой нежностью. В такой дорогой для него расслабленности Турбин остается самим собой – верным служению тому, во что он свято верит. Черта истинного военного, истинного офицера, всегда ощущающего себя обязанным, а это трудная ноша. Обычный китель, наверняка давно шитый для него, сидит на Турбине с подчеркнутой ладностью, облегая стройную, худощавую фигуру Он бледен, утомлен, ему не по себе, но он тщательно это скрывает. В нем ощутим глубокий сосредоточенный аскетизм и печальная скептика. Она рождена и общей ситуацией, и умной прозорливостью Турбина. Не предчувствием (хотя и оно имеет место быть), а четким умением оценить по-военному обстановку. Грядущим поражением, крахом всего того, что еще есть смысл жизни Турбина.
Ознакомительная версия.
