Мне стало ясно: давая эти рекомендации, Молотов спасает меня от Берии. Я должен быть по возможности незаметным, мое имя не должно появляться в печати, чтобы лишний раз не напоминать о неоконченном «расследовании».
— Теперь о вашей работе в редакции, — продолжал Леонтьев. — Состоялось решение об издании нашего журнала на английском и немецком языках, и Молотов предлагает вам для начала заняться организацией этих изданий. Как вы на это смотрите?
— Что ж, это, пожалуй, ближе к моим возможностям. Принимаю предложение с благодарностью.
— Думаю, вам не следует уклоняться от того, чтобы понемногу пытаться выступать и в качестве автора… Конечно, под псевдонимом, — закончил нашу беседу Леонтьев.
Возвращаясь домой, я мысленно слал свою признательность Молотову. Он не часто заступался за кого-либо. Легко ставил свою визу на списках обреченных. Инициалы «В. М.» — Вячеслав Молотов — нередко сопровождались такой же визой «В. М.», имевшей зловещий смысл: «высшая мера», то есть расстрел. До меня четыре помощника Молотова погибли: троих расстреляли в застенках НКВД, четвертый, не вынеся пыток, бросился в шахту лифта на Лубянке. Молотов за них не заступился. Но меня он почему-то решил спасти, даже дав наставления на будущее. Думаю, что он к тому же договорился со Сталиным о том, чтобы под решением о моем переводе в журнал стояла подпись самого «вождя». Это, видимо, и преградило дорогу бериевскому «расследованию». Более того, вскоре после смерти Сталина и расстрела Берии, а к тому времени прошло десять лет, в течение которых он со мной ни разу не общался, Молотов вспомнил обо мне и снял с меня клеймо «неприкасаемого». Но в эти годы и сам он пережил момент, когда находился на волосок от гибели.
С Иваном Михайловичем Майским, который в годы войны был советским послом в Лондоне, мы встретились в последний раз незадолго до его смерти. Он почти все время проводил на своей академической даче в Моженке, под Москвой.
Я приехал к нему в теплый летний день. Дом стоял в глубине сада, очень ухоженного, с яркими клумбами и кустами цветущих роз. Тишина нарушалась лишь слабым жужжанием пчел, перелетавших от цветка к цветку, и отдаленным постукиванием дятла в ветках высокой сосны.
Майский сидел на открытой веранде в кресле-коляске, держа в руках какой-то толстый фолиант. Ноги прикрывал пестрый шотландский плед. Нам принесли чай с малиновым вареньем. Майский сам разлил заварку в чашечки из тончайшего фарфора, положил на блюдечки варенье.
Обычно наша беседа начиналась с воспоминаний о далеких днях войны. Я впервые с ним познакомился на Ярославском вокзале, когда он вместе с британским министром иностранных дел Антони Иденом во второй половине декабря 1941 года приехал в Москву. Они летели из Шотландии до Архангельска, а затем поездом добирались к месту назначения. Незадолго до того нашей первой крупной победой завершилась Московская битва. Но вокруг столицы по-прежнему активно действовала гитлеровская «люфтваффе». Иден и Майский были одеты в белые полушубки с огромными воротниками и в меховые шапки. Зима в тот год стояла суровая, чему и соответствовала экипировка, которой они обзавелись перед выездом из Лондона. Потом мы много раз встречались с Майским — во время приездов к нам Черчилля, на Московской конференции трех министров иностранных дел осенью 1943 года и позже, когда Майский вернулся из Англии и получил пост заместителя министра иностранных дел. Но затем я ушел из МИД. Майский же оказался в застенках Лубянки.
— Это было ужасно, — делился воспоминаниями Иван Михайлович с легким налетом отчужденности. — Меня допрашивал сам Берия. Бил цепью и плеткой. Требовал, чтобы я сознался, что все время работал на Интеллидженс сервис. И я в конце концов признал, что давно стал английским шпионом. Думал, что если не расстреляют, то сошлют и оставят в покое. Но меня продолжали держать в подвалах Лубянки. Не прекращались и допросы. Из них я вскоре понял, что речь, собственно, шла не только обо мне, что Берия подбирался к Молотову…
Уже в конце 40-х годов позиции Молотова пошатнулись. Его заменил на посту министра иностранных дел Вышинский. Была арестована жена Молотова — Полина Жемчужина, ведавшая парфюмерной промышленностью и много сделавшая, чтобы советский слабый пол обрел наконец женственность. Ходили слухи, будто Жемчужина — израильская шпионка. После установления дипломатических отношений с государством Израиль, в создании которого Советский Союз принимал активное участие, послом в Москву была назначена Голда Меир. Оказалось, что они с Полиной когда-то учились вместе в гимназии и, естественно, встретились в Москве как старые подруги. Часто ходили друг к другу пить чай, много времени проводили вместе. Это дало повод Берии убедить1 Сталина в том, что Полина Жемчужина с давних пор работает на сионистов. И хотя Молотов все еще оставался членом политбюро, его супруга, которую он, несомненно, любил, оказалась в подвале Лубянки. Насколько известно, Молотов все же отважился спросить Сталина, почему Полину арестовали? И получил полушутливый ответ:
— Понятия не имею, Вячеслав, они и моих всех родственников пересажали…
Действительно, почти все родственники первой жены Сталина — Сванидзе и второй жены — Аллилуевой либо сидели в тюрьме, либо были расстреляны. Молотову нечего было ответить на эту «шутку» всесильного «вождя». Тем более что у нашего президента Калинина и у главного помощника «хозяина» — Поскребышева жены тоже сидели в тюрьмах. Потом Молотов рассказывал, что, когда встречал в кремлевском коридоре Берию, тот, поравнявшись, шептал ему на ухо:
— Полина еще жива…
Молотов мог положиться на достоверность этой информации: ведь его любимая жена находилась в бериевском застенке! И еще Молотов вспоминал, как счастлив он был, когда сразу же после смерти Сталина Берия любезно доставил ему Полину. Тогда же в апартаменты Берии привели из камеры и Майского. На столе стояли ваза с фруктами, бутылка грузинского вина и бокалы. Лаврентий Павлович был сама любезность.
— Иван Михайлович, — обратился он к подследственному. — Что это вы наговорили на себя напраслину? Какой же вы шпион? Это же чепуха — Майский ничего не знал о происшедших переменах. Он решил, что это очередной иезуитский подвох сталинского сатрапа. Подумал: если скажет, что не шпион, наверняка снова начнут бить.
— Нет, Лаврентий Павлович, я шпион, меня завербовали англичане, это точно…
— Да бросьте вы эти глупости, Иван Михайлович! Никакой вы не шпион. Вас оклеветали. Мы сейчас разобрались. Провокаторы будут наказаны. А вы можете отправляться прямо домой…
