Проблема недоимок в сборах подушной подати и других налогов была острейшей в течение всего XVIII века. Крестьянское хозяйство не справлялось с прессом налогов и повинностей, которые непрерывно возрастали с конца XVII века. Кроме того, в России, как всегда, платить налоги сполна было непонятной доблестью — ведь все видели, что эти трудовые деньги проваливались как в бездонную бочку, ничего не принося людям, которые их платили. В итоге проблема недоимок не была решена ни при Петре, ни при его преемниках. Не следует думать, что Петр Великий взыскивал недоимки иначе, чем Анна или Екатерина I, — способ был один: жестокие указы «с гневом», посыльные, военные команды, массовый правеж недоимок — палками по ногам каждому из неплательщиков, отписка в казну имущества недоимщиков, «железа», тюрьма. Еще до анненского царствования — в 1727 году — была создана специальная Доимочная канцелярия, а в 1729 году — Канцелярия конфискации, которые весьма рьяно занимались тем, за что так немилосердно ругают иные историки Бирона и его компанию.
Между тем в начале 30-х годов правительство Анны оказалось в весьма сложном финансовом положении: к 1732 году при государственном доходе в 6–7 млн рублей в год недоимки за годы царствования Екатерины I и Петра II накопились в размере 7 млн рублей. И деньги эти требовались не столько на веселье и обжорство двора, сколько на нужды армии, на которую в мирное время шло не менее 5–6 млн рублей в год, а в военное (длившееся с 1734 по 1739 год) — еще больше. К каким только ухищрениям и приемам не прибегало правительство Анны, чтобы получить эти деньги, преодолеть упрямое упорство совсем небогатых крестьян — основных плательщиков! Можно с уверенностью сказать, что сборщики недоимок гуманностью не отличались. Кроме того, была восстановлена петровская система ответственности помещиков за платежи их крестьян. Армейские полки были вновь (после конца 1720-х годов) размещены в деревнях, и их командиры собирали подушную подать со своего дистрикта — территории размещения полка — и несли ответственность за эти сборы. И тоже не приходится сомневаться, что крайне озабоченный денежным довольствием своих солдат и офицеров полковник вряд ли церемонился и с крестьянами, и с помещиками окрестных деревень. Но так было всегда — и до и после «бироновщины». О воровстве при Анне, которое почему-то ставится в упрек только ее режиму, я не буду подробно говорить: воровством в России никого не удивишь — достаточно посмотреть дела XVIII века о злоупотреблениях властью.
Следует сказать еще об одном популярном у многих обличителей «бироновщины» моменте. Историк XIX века Е. Белов, описывая ужасы господства иностранного временщика, писал: «Затем последовало систематическое разорение высшего дворянства посредством неслыханной до того роскоши». Автор имел в виду то, что коварный немецкий временщик, сам ведя роскошный образ жизни, устраивал балы, маскарады, втягивал в это простодушных дворян, и они были вынуждены разоряться, чтобы достать денег на угощения, выезд, костюмы, приемы и т. д. Бедная, бедная русская знать, разоряемая немецким проходимцем! Но забавно то, что еще больше «разоряла» таким образом русское дворянство Елизавета Петровна, чьи пиры, приемы, маскарады, ежедневные переодевания и бешеные траты на роскошь вошли в легенду. Так, М. М. Щербатов, описывая нравы елизаветинских времен, скорбит о печальной участи отставного майора князя Б. С. Голицына, чье роскошное житье «изнуряло его состояние», и он как «от долгов приватным людям, так и от долгов казне разоренный умер, и жена его долгое время должна была страдать и претерпевать нужду в платеже за безумие своего мужа». Из елизаветинского времени до нас доносятся жалобные вопли и стоны и других, подобных Голицыну, «бедняков», вконец разоренных веселой, непоседливой императрицей, в сравнении с лукулловыми пирами которой празднества Анны выглядели вечеринками трезвенников и постников.
Нет оснований утверждать, что в годы царствования Анны были какие-то гонения на Православную церковь — это тоже один из историографических мифов. В Святейшем Синоде и церковных верхах с петровских времен господствовали интриги и подсиживания. Многие церковники, недовольные реформой Петра, стремились всяческими путями (в том числе и бесчестными) устранить от власти Феофана Прокоповича, но он, человек беспринципный и опытный в интригах, пользовался поддержкой Бирона и умело оборонялся, засаживая своих противников — церковных иерархов — в дальние монастыри и Тайную канцелярию. Достигалось это доносами и контрдоносами, где преимущественно фигурировали обвинения в «оскорблении чести Ея императорского величества». Можно без преувеличения утверждать, что превращение Петром Церкви в контору по делам веры, полностью подконтрольную государству, привнесло в ее среду (наряду с другими отрицательными факторами) нравы двора, ожесточение, безнравственность, грязь — все то, что было так характерно для суетного времяпрепровождения придворной камарильи.
В остальном же церковная политика при Анне мало в чем изменилась по сравнению с предшествовавшими временами. Защита православия выражалась, как и прежде, в расправах с еретиками, которых сжигали на кострах и гноили в монастырских тюрьмах. Более того — 30-е годы XVIII века стали трагической страницей в истории русского старообрядчества. Именно при Анне власти перешли в решительное наступление на старообрядцев. С 1735 года на Урале и в Сибири начались беспрецедентные по масштабам, тщательности и жестокости облавы воинских команд по лесным скитам. Аресты, пытки, преследования, разорения десятилетиями создававшихся гнезд противников официальной Церкви приводили к «гарям» — самосожжениям, в которых гибли десятки людей — мужчин, женщин, стариков и детей.
Вот что пишет по этому поводу прекрасный знаток русского старообрядчества Н. Н. Покровский: «Своеобразная ироническая логика истории видится в том, что активным проводником консервативнейшей линии правительства Анны Иоанновны в этом вопросе, в некоторой степени даже инициатором невиданной ранее по масштабам полицейской акции по искоренению противников официального православия явился просвещеннейший поборник государственного подхода и казенного интереса Василий Никитич Татищев. Предшественник В. Н. Татищева в должности начальника Урало-Сибирского горнозаводского округа де Геннин (голландец. — Е. А.) отличался веротерпимостью и предпочитал по возможности не вмешиваться в вероисповедные проблемы. Консистория не раз жаловалась, что не может получить от него должной поддержки для искоренения старообрядчества на заводах. Не только на Урале, но и в придворных кругах секретом полишинеля являлось то, что снисходительность Геннина обходилась уральским старообрядцам в несколько тысяч рублей в год. Такса эта считалась умеренной, а техническую сторону сбора сумм обеспечивали видные старообрядцы из влиятельнейших заводских приказчиков».
