Ознакомительная версия.
После его смерти Френсис собрала все бумаги Лины Ивановны, которые хранил Олег, и отнесла семь ящиков в Архив Прокофьева, к Ноэль Ман. В этих ящиках хранится множество тайн.
* * *
Однако не надо представлять Лину Ивановну, по свидетельству всех родных и друзей, «настоящую женщину», ведущей на западе трудовой деловой образ жизни. Она жила как птица, выпущенная из клетки. Вокруг очень скоро появились друзья и почитатели, нашлись немногие и из тех, с которыми чету Прокофьевых связывали тесные узы дружбы ещё до их отъезда в СССР, среди них кузен Владимира Набокова композитор Николас Набоков, композитор Соге, появились среди друзей молодые пианисты, скрипачи, виолончелисты. Лина Ивановна общалась, выезжала, одевалась по последней моде. Побывала во многих странах по обе стороны океана. Об этом мы узнаём из рассказов её детей, внуков, друзей.
О встречах с Линой Ивановной на западе мне рассказывал её старший внук Сергей Олегович Прокофьев. Впервые он выехал заграницу по приглашению отца, Олега Сергеевича Прокофьева, в 1981 году. Тогда же он, как уже говорилось, впервые побывал и в Дорнахе, где выступил с обстоятельным докладом на антропософские темы, сделанным на немецком языке. Окончательно он переехал на запад в 1985 году. Как я уже писала, бабушку связывала с внуком большая дружба.
Нарушились ли эти связи, как протекало общение Серёжи с Авией после её отъезда, с 1974 года до 1989?
– Мы почти не переписывались. Переписка была главным образом с отцом. Но я время от времени говорил с ней по телефону. Этот способ общения был ей ближе. Может быть, она и написала мне пару открыток. Время было застойное, брежневское, потом андроповское, поэтому она, умудрённая опытом, конечно, была осторожна. Она-то вполне понимала все опасности и ни в коем случае не хотела мне как-то повредить.
– А что ты знал о её жизни? Куда она поехала сначала?
– Я впервые попал на запад в 1981 году. Знаю, что она должна была поехать сначала к Олегу, в Лондон. По-моему, в Лондоне она сразу получила испанский паспорт. Потому что, к счастью, у неё сохранилась копия «Свидетельства о рождении», где было сказано, что она родилась в Мадриде. В Испании существует закон, что родившийся в Испании – испанец, поэтому ей сразу выдали паспорт, и она, естественно, поехала в Париж, там прошли её самые счастливые годы – вершины известности Сергея Сергеевича, рождение детей, семья, счастливые поездки по всему миру, – в общем тот стиль жизни, который она любила.
В самом центре города, недалеко от Люксембургского дворца, на улице Мадам Рекамье, она сняла просторную двухкомнатную квартиру со светлой, солнечной лоджией, смотревшей на юг. Она ведь так любила тепло и свет. Квартира была очень уютной и располагалась в красивом доме в стиле модерн, который ей так нравился, напоминая о ее юности. Само собой разумеется, она поселилась в Париже одна. Независимость и самостоятельность были ее важными жизнеными правилами. А ведь ей было уже 77 лет, и начинала она жизнь в Париже действительно заново, после 38-летнего перерыва. Я раза три бывал у неё там. Она мне рассказывала, что занялась делами Прокофьева, поисками, архивами. Она приезжала в Швейцарию, и мы путешествовали, ездили в основном по французской Швейцарии. У меня машины тогда не было, мы брали машину напрокат. Это было её любимое средство передвижения.
– Какое впечатление сложилось у тебя о жизни Авии в Париже?
– Она жила в прекрасных условиях, всё было завешено папиными картинами, ей удалось вывезти и кое-какие из принадлежавших им картин из Москвы через свои посольские связи. Она снова погрузилась в атмосферу Парижа. Конечно, она жаловалась, что Париж стал не тот, но тем не менее она чувствовала себя там как дома. Из старых знакомых почти никого не осталось. Она нашла новых друзей, потому что вообще быстро сближалась с людьми.
Она по-настоящему интересовалась и искусством, и философией, и религией, могла поддержать разговор на эти темы. Принадлежала к направлению, где предполагалась определённая терпимость к мировоззрениям, практиковала её сама и требовала её от других. И очень не любила ортодоксии ни в какой области.
Авия много ездила к своим знакомым. Два раза если не три, она ездила в Англию. Один раз – показывать свои глаза, в лучшую Лондонскую клинику, и ей сказали, что современная медицина лечит всё, кроме её случая – отслоения сетчатки. У неё был тот редчайший случай, когда фактически улучшить зрение уже было невозможно. Зрение она потеряла в лагере, где пыталась читать по ночам. Потом она ездила вдвоём с моим отцом на открытие его выставки. Летели они на этом пресловутом Конкорде, сверхзвуковом, которого теперь не существует.
А потом, в какой-то момент выяснилось уже, что она со своим зрением не может жить одна, что кто-то должен быть рядом, чтобы помогать. Тогда она купила квартиру в Лондоне, поближе к Олегу, и переехала туда, и там я её тоже несколько раз навещал.
Как ни странно, но у меня больше воспоминаний об общении с Авией из России. Потому что через десять лет она всё-таки сильно постарела, и прежнее, «московское» общение уже было невозможно. Потом ей казалось, что на западе я делаю всё немножко не так, что надо быть в большей степени западным человеком в её представлении. С другой стороны, конечно, у неё вызывало определённое уважение, что я как-то справляюсь сам, что я устроился сам, не приехал ни в Париж, ни в Лондон, не сел на шею ни моему отцу, ни ей, иду своим путём. Самостоятельность, инициатива, всегда вызывали в ней уважение.
На нашу свадьбу с Астрид в Эдинбурге Авия приехала из Парижа, отец – из Лондона, маленькая Анастасия тоже приехала. Это было начало 1982 года, февраль. Она была на нашей свадьбе ещё в полном здравии. Она снова сделала несколько попыток приобщить меня к Christian Science, но я активно жил в другом духовном течении, и эти попытки успехом не увенчались. В то же время она никакого противодействия моим занятиям антропософией не проявляла. Давления не оказывала. Во многом наши представления о мире, о человеке, о человеческой судьбе сходились. Для Авии реальность духовного мира была очевидна. И она, так же, как и я, была убеждена в том, что душа живёт после смерти. Кажется, я рассказывал её сон в лагере, когда умер Сергей Сергеевич. К этим вещам она относилась серьёзно, но была человеком сдержанным. Если её прямо не спрашивали, то она о своём внутреннем мире не распространялась. Это была её как бы частная сфера, и она не любила об этом говорить.
Она поехала в Гётеанум, чтобы посмотреть, чем я живу. Может быть, она была немножко озабочена, а может быть после того как она доставала мне в Москве через своих дипломатических друзей разные книги, просто хотела посмотреть, чем же всё же её внук занимается.
Ознакомительная версия.
