Главврач долго молчал: напряженно пытался прочитать он в огромных красивых глазах Раи что-то еще, кроме страха и отчаяния… И Рая рассказала ему все.
— Поезжайте, — сказал Абрам Соломонович. — Я дам вам письмо к главному редактору. — Потом он снял трубку:
— Мне старшину Василькова… — Подождал. — Извините, не разбудил вас?.. Пожалуйста, возьмите с собой в Москву нашу сотрудницу Садырину. Я дал ей поручение… — И, повесив трубку, улыбаясь, сказал — Старшина готов такую женщину свозить хоть на Северный полюс.
— Спасибо…
— А вам дай Бог!..
Из кабины полуторки Рая смотрела на Москву — она видела ее впервые. Хотя бои шли уже далеко от столицы, следы войны читались повсюду: окна в бумажных крестах, противотанковые ежи, кое-где горы мешков с песком…
Главный редактор, генерал средних лет, вышел из-за стола навстречу Рае, здороваясь, подал левую руку — правой не было. На его гимнастерке сразу бросились в глаза нашитые три полоски: две красные, что значило — тяжелые ранения, и одна желтая — легкое.
Рая робко протянула редактору конверт, переданный главврачом. Приняла приглашение сесть.
— «Прошу вас выслушать подателя этой записки»… — стал читать редактор. — Ну, что ж, Раиса Израилевна, я — весь внимание. — Сказал он это душевно и просто.
Рая поняла его тон — он расположен к откровенному, дружескому разговору. Она положила на стол смятый лист газеты, несколько раз прогладила его дрожащей ладонью…
— Кто это? — Рая показала на фотографию.
— А вот его подпись под статьей…
— Это… — Рая проглотила душивший ее комок. Потом решилась: — Это неправда. Это — не он!..
— Раиса Израилевна… Такое заявление требует доказательств…
— Извольте.
Ровно, словно отрепетированный монолог, Рая начала свой рассказ о том, что знала, что пережила. Ни единого плохого слова не сказала она о генерале Садырине. Зато без утайки поведала редактору историю, связанную с Францем, рассказала, что он дал ей возможность впервые почувствовать себя личностью… Она доверчиво призналась, что была с ним в близких отношениях… И сама впервые, наверное, поняла, что любит его…
— Вот и не знаю, совершаю я сейчас доброе дело или предаю его… Если он тот, каким кажется, судя по статье, то дай ему Бог сил и мужества… Но если… Будет ли мне прощение?..
Редактор, конечно, знал биографию так называемого «Франца». Знал, что он не немец, а поляк, что он разведчик. Но кто его знает, может, в этой столь необычной истории есть путаница? А может, двойник?
— Раиса Израилевна, а что если мы сейчас с ним повидаемся?
— Нет!.. — хрипло вскрикнула Рая. — Я не выдержу!.. — И заплакала.
Редактору очень хотелось сообщить Рае о том, что бывший ее муж, генерал Садырин, к этому времени за аморальное поведение и за служебные злоупотребления разжалован в рядовые и судим. Но он промолчал — понимал, какая тяжесть и без того свалилась на эту милую женщину.
— Давайте сделаем так, Рая. — Он назвал ее просто по имени, чтобы настроить на более доверительный тон. — Я представлю вас автору этой статьи как журналистку, понимаете? Мы приедем, войдем к нему, поговорим кое о чем, и вы удостоверитесь, он это или не он. Ну как, рискнем?
Рая ответила не сразу:
— Пожалуй!..
Редактор-генерал и Рая вышли из машины, миновали ворота и сразу попали во двор, заполненный людьми. Одеты они были странно: кто в штатской, кто в полувоенной одежде, кто-то был уже обмундирован с иголочки. Но форма была не наша. И речь была не русская.
В приемной начальника Войска Польского редактора и Раю встретил адъютант…
— Чекамы, чекамы, панове!.. — Он обратился к визитерам по-польски и тут же, извинившись, заговорил с сильным акцентом по-русски: — Ждем, ждем! Прошею. Посидите, пожалуйста, я должен сделать доклад пану. — И ушел за дверь.
Редактор вынул из портфеля блокнот и карандаш.
— Держите, Раечка. Я буду задавать ему вопросы, а вы записывайте. И спокойно, деваться нам уже некуда.
Адъютант вернулся:
— Бардзо проше! — И улыбнувшись смущенно, добавил: — Ну, вы поняли… Пожалуйста!..
Редактор встал, подал руку все еще окаменело сидевшей Рае. Она поднялась с трудом, на секунду вцепилась в плечо редактора — качнулся пол, шевельнулись стены… И, словно кидаясь в прорубь, решительно сама открыла дверь в кабинет. Следом за ней вошел редактор. Он только успел открыть рот, чтобы произнести слова приветствия, но так и остался стоять, не проронив ни звука… Он смотрел на Раю и на того, к кому они пришли…
Перед ними с немигающими, полными удивления глазами стоял сильный, волевой мужчина лет сорока. На его побледневшем лице четко выделялся небольшой красноватый шрамик на скуле, возле правого глаза — этого не было видно на газетной фотографии…
— Раишка!.. — прошептали его губы.
Кроме Франца, так ее никто не называл. Ей хотелось ответить ему, но как его назвать? Францем? Или так, как в газете? И кто он — друг или враг? В памяти Раи вихрем пролетали минуты их общения, всплывало лучшее, что могло быть между мужчиной и женщиной… Но она онемела…
— Я думаю, что молчать можно и сидя. — Редактор попытался шуткой разрядить напряжение и сел первым.
Медленно опустилась на стул и Рая… Сел «Франц»…
В оглушающей тишине редактор стал осматривать кабинет — книги, какие-то карты, на стене портрет народного героя Польши Тадеуша Костюшко… Потом сказал, смеясь:
— Знаете, я устал от вашей говорильни. Пойду-ка помолчу с паном адъютантом. — И вышел в приемную.
«Франц» тотчас подсел к Рае. Она сжалась, закрыла глаза, стала нервно вертеть скрученный в трубочку блокнот.
«Франц» обратил внимание на ее руки: неестественно белые, опухшие.
— Почему такие руки?
— Я работаю прачкой в госпитале.
— Ты? Профессиональная медсестра? Как так?
— Не доверяют, — ровно, без попыток вызвать жалость, ответила она.
«Франц» склонился к рукам и стал нежно целовать их. Рая увидела, что за время их разлуки в его пшеничных волосах появилось много седины.
— Кто ты? — касаясь губами его затылка, шепотом спросила она.
Он не поднимал головы. Думал: что ей можно сказать? И надо ли ей все знать? Понял, что сказать ей он может одну только правду.
— Раишка… Я тебя очень… люблю!..
— Я знаю… Как же тебя зовут?
— Анджей… Как в газете…
— Слава Богу, — тихо сказала Рая и безвольно склонила голову на его плечо.
Анджей целовал ее… Долго… Горячо… Раздался телефонный зуммер, но Анджей не мог оторваться от ее губ, щек, глаз. Зуммер настойчиво напоминал о себе. Рая с силой освободилась от объятий, встала, подошла к окну — пыталась унять охватившую все тело дрожь.
