При проверке документации выяснилось, что мебель принадлежит маршалу Жукову.
Установлено, что и. о. начальника тыла группы советских оккупационных войск в Германии для провоза мебели была выдана такая справка: «Выдана Маршалу Советского Союза тов. Жукову Г. К. в том, что нижепоименованная мебель, им лично заказанная на мебельной фабрике в Германии «Альбин Май», приобретена за личный расчет и Военным Советом Группы СОВ в Германии разрешен вывоз в Советский Союз. Указанная мебель направлена в Одесский Военный Округ с сопровождающим капитаном тов. Ягельским. Транспорт № 152/8431».
Вагоны с мебелью 19 августа из Ягодина отправлены в Одессу.
Одесской таможне дано указание не выдавать этой мебели до получения специального распоряжения.
Опись мебели, находящейся в осмотренных вагонах, прилагается».
Жукову тогда пришлось написать уже упоминавшуюся объяснительную записку на имя Жданова: «Я признаю себя очень виноватым в том, что не сдал все это ненужное мне барахло куда-либо на склад, надеясь на то, что оно никому не нужно…».
Тогда же против Жукова дал показания его адъютант Семочкин, арестованный по «трофейному делу». Жукову все это стоило тяжелого сердечного приступа.
Из Одессы маршала Победы перевели в Уральский военный округ.
Уральский военный округ. Встреча с последней возлюбленной
12 февраля 1948 года Жуков отправился в столицу Урала Свердловск. Там стояли лютые холода за тридцать, но несмотря на угнетенное состояние духа, внешне маршал держался бодро. О том, каким был Жуков на Урале, подробно рассказал писатель Владимир Карпов, который в 1950 году приехал туда в командировку. Карпов тогда служил в Генштабе и занимался проверкой разведывательных подразделений округа.
«Я не скрывал своего желания увидеть маршала и хотя бы коротко поговорить с ним, – писал Карпов. – Начальник штаба генерал-лейтенант Шевченко и полковник Белоконь отнеслись к моему любопытству с пониманием. Но по официальному служебному положению миссия моя заканчивалась на докладе начальнику штаба округа, подготовка спецподразделений входила в его круг обязанностей и к командующему округом мне идти не полагалось.
Начальник штаба сказал:
– Идите к нему на доклад, вроде вы меня не застали, а вам надо сегодня уезжать. Но если он вас выгонит – пеняйте на себя!
На том мы и порешили.
Я пришел в приемную Жукова и попросил адъютанта доложить командующему, что как представитель Генштаба хотел бы доложить об итогах моей работы.
Адъютант сказал, показав на сидевшего в приемной полковника:
– Вот товарищ полковник тоже представитель из Москвы, из Управления ГСМ (горюче-смазочных материалов), заходите вместе.
Поскольку у меня были специальные вопросы, да и потому, что полковник пришел раньше меня, я попросил его:
– Вы будете докладывать первым, а я после вас, когда вы уйдете.
Адъютант вернулся из кабинета и открыл перед нами дверь. Мы вошли. Жуков сидел за письменным столом, читал бумаги. Пополнел за последние годы, но, даже сидя, был величественно монументален. Он коротко взглянул на нас, из-за стола не вышел, не поздоровался, кивнул на кресло у столика, приставленного к его письменному столу.
– Прошу… Слушаю.
Мы представились. Полковник стал быстро докладывать о состоянии складов горючего, о заправочных установках, и, как мне показалось, желая блеснуть перед маршалом знанием тонкостей своего дела, заговорил о мелочах не на уровне командующего:
– Понимаете, товарищ Маршал Советского Союза, на многих заправочных горючее утекает. И даже здесь, на окружной заправочной, товарищ Маршал Советского Союза (он так несколько раз полностью повторял звание Жукова, и я заметил, как у Георгия Константиновича дернулась щека), присел я, гляжу, а из-под машины – кап-кап, течет бензин. Так ведь и до ЧП недалеко, товарищ Маршал Советского Союза. Вспыхнуть может, какой-нибудь разгильдяй с окурком или кто-то металлом клацнет, искра может получиться…
– Как ваша фамилия, вы сказали? – очень тихо и явно стараясь быть спокойным, спросил Жуков.
– Пилипенко… Полковник Пилипенко, товарищ Маршал Советского Союза. (Точно фамилию полковника не помню, но она была вроде этой.)
Жуков снял трубку телефона ВЧ и набрал номер (видимо, начальника управления, в котором работал полковник).
– Алексей Николаевич, здравствуй, Жуков говорит. У тебя работает полковник Пилипенко? Да? Так вот прошу тебя больше не присылать ко мне таких дураков… Да-да, отправлю. Будь здоров. (И полковнику: «Идите и уезжайте».)
Полковник побледнел и вышел почему-то на цыпочках, стараясь ступать бесшумно.
Следующая очередь была за мной. Признаюсь, сердце у меня взволнованно запрыгало при виде происшедшего. Жуков посмотрел на меня, перевел взор на Золотую Звезду на моей груди и спросил:
– За что Звезду получил?
– За «языками» лазил… – И едва не сорвалось, как у того полковника – товарищ маршал, но вовремя сдержался.
Лицо Жукова явно посветлело, он всегда радушно относился к разведчикам.
– А где ты у меня служил, подполковник?
К несчастью, я служил на Калининском, 1-м Прибалтийском и 3-м Белорусском фронтах, которыми Жуков в те годы не командовал. Но разве можно об этом сказать?! Выгонит он меня, как того полковника. И, мне кажется, я нашелся – быстро ответил:
– Все мы у вас служили, товарищ маршал.
И тут же подумал, что не вру, ведь Жуков был заместителем Верховного главнокомандующего, и все мы действительно были его подчиненными. Не знаю, понял ли он мое затруднение и хитрость. В глазах его мелькнула лукавинка. Он сказал:
– Давай докладывай, что у тебя там…
Я коротко, очень коротко (учел печальный опыт предшественника) изложил результаты своей проверки.
Жуков слушал внимательно. Когда я закончил и встал, маршал тоже поднялся, вышел из-за стола, протянул мне крупную, но уже мягкую руку и сказал:
– Будь здоров, разведчик, – и очень хорошо, по-доброму, улыбнулся. Я вышел окрыленный. На всю жизнь мне запомнилась эта встреча.
В коротком разговоре за несколько минут, мне кажется, очень ярко проявились особенности его характера: и грубоватость, и прямота, и нетерпимость к болтовне, и серьезное отношение к делу, и уважение к боевому офицеру, и, наконец, добрейшая улыбка, свидетельствующая о его человечности».
Рассказывали, что Жуков постоянно находил время, чтобы бывать в театрах и на концертах. И хотя особой любви к искусству за маршалом, казалось бы, не водилось, но он обратил внимание на то, сколь блестяще курсант Свердловской спецшколы ВВС Штоколов исполнил «Грустные ивы» М. Блантера и «Эх, дороги» О. Новикова. И не только похвалил: «Таких, как ты, в авиации много, а тебе надо петь», но и издал приказ: «Курсанта Штоколова Б. Т. направить на дневное отделение консерватории».
