Да, это было странное время…
Вскоре после этих событий мсье Блюм у себя дома принимал делегацию испанских демократов: они прибыли прямо из дыма сражений с тем, чтобы еще раз попытаться добиться в Париже изменения политики «невмешательства».
Переговоры сначала велись в спокойном тоне, но вскоре испанцы начали терять самообладание, в особенности когда хозяин дома стал уверять гостей, что проверенных сведений о военной помощи генералу Франко со стороны Германии и Италии нет. Да и гражданская война является, в конце концов, внутренним испанским делом, она так или иначе близится к концу. Это взорвало и без того накаленную обстановку.
— Нет, сеньор, наше дело не проиграно! — горячо уверял андалузец, смуглый крепыш с широким крестьянским лицом. — Весь народ, вы понимаете, сеньор, весь трудовой народ Испании с нами. Народный фронт — вот настоящая Испания! За Франко идут только помещики, духовенство, верхушка офицерства и жандармы, то есть ничтожная часть населения. Горсточка! Мы с ними живо бы справились, сеньор! Но силы германских и итальянских интервентов велики, и наша гражданская война давно переросла в войну испанского народа с иностранными захватчиками и поработителями. Война стала очень кровавой, но она небезнадежна: боевой пыл народа сильнее всего. Народ, взявший в руки оружие для защиты свободы — непобедим! Непобедим! — делегат ворошил курчавые сине-черные волосы, глаза его горели. — У нас всего тридцать тысяч винтовок и почти нет артиллерии. Мы истекаем кровью, у нас на исходе боеприпасы, уважаемый мсье Блюм.
Его поддержал второй делегат, каталонец, видимо, интеллигент — хорошо одетый старичок, бледный, с узкой бородкой клинышком. Он как будто сошел со старинного портрета.
— Народная Испания сегодня защищает демократические идеалы всего мира. Вы не правы, мсье, это война — не внутреннее дело испанцев. Наш героический народ задерживает начало наступательной войны Гитлера против других демократических стран Европы. Перед Испанией, Францией и Европой, всем миром, стоит дилемма — фашизм или демократия. Мы с оружием в руках защищаем не только свою, но и вашу свободу, мсье Блюм. Поймите это и сделайте единственно возможный вывод: разрешите вашим заводам срочно выполнить наши заказы!
Делегат старался говорить как можно спокойнее, но голос его срывался и дрожал. Он вынул носовой платок и несколько раз приложил его к сухим побелевшим губам.
— Откройте границу! Потеря времени — прямая помощь фашизму! Мы не нищие, сеньор, мы не клянчим оружие, а хотим его купить за наличные! Так открой те же границу! — взволнованно закончил третий делегат, молодой рабочий-горняк с гортанным баскским акцентом.
— Господа! — тонким и девичьим голосом воскликнул мсье Блюм. Его тощая и сутулая фигура с достоинством выпрямилась в кресле. Взмахнув длинными и жилистыми руками, он патетически продолжил: — Господа! Я искренне желаю вам победы! Испания — наша латинская сестра, мы связаны общностью языка, культуры и исторических судеб. Господа! Я позволю себе ответить только так: да здравствует свобода.
— Сеньор! Но так говорить мало, — снова с жаром заговорил первый делегат, от возбуждения в нем все клокотало. — Слова нам не нужны! Мы оторвались от фронта не для того, чтобы выслушивать пустые декларации: испанской свободе нужно помогать, а вы связали ей руки!
— От вас зависит судьба нашей революции, мсье Блюм, и вы не должны войти в историю как ее палач. Вы же социалист! За вами такое же большинство во Франции, как за нами в Испании, и судьба социализма у вас целиком зависит от исхода нашей борьбы, — очень серьезно поддержал второй делегат. — Я говорю не об общности нашей культуры вообще, а о французской и испанской демократии: будьте Блюмом, а не Тьером, мсье!
— Довольно истории! У нас фронт, нам не до парламентских речей! — поднимаясь, грозно зарычал рабочий. — Оружие! Дайте нам оружие!
Сутулая и долговязая фигура в черном вскочила с кресла и попятилась назад. На лбу мсье Блюма показалась испарина, с носа свалилось пенсне, а моржовые усы обвисли больше обычного, он драматически вскинул в воздух руки.
— Господа! Спокойствие! Знайте: я не могу этого сделать! Дать распоряжение об открытии границ — означает сделать первый выстрел во французской гражданской войне. Господа! Я не могу быть причиной гибели тысяч и тысяч людей. Не требуйте от меня невозможного! Поймите: социализм — это мир!
Сверкая глазами, испанцы вскочили с мягких кресел. Они были вне себя от ярости.
— С кем мир? — закричали все трое разом. — Мир с фашизмом! Это сговор с ним! Предательство! Перед вами события в Испании и Франции — вам этого мало? Или вы ждете, пока французский Франко позовет на помощь Гитлера и Муссолини?
Делегаты окружили хозяина и стали теснить его назад.
— Терпение! — сильно побледнев и пятясь к стене, кричал мсье Блюм, — терпение! Заклинаю, умоляю вас, терпение! Это единственно разумная политика. Я со всех сторон слышу: лучше Гитлер, чем Блюм!
Испанцы заскрипели зубами.
— От кого слышите? От капиталистов? Их надо бить, а не слушать! Вы говорите: терпение! А мы — «No pasaran! Pasaremos!»
Загнанный в угол, мсье Блюм для защиты поднял руки, его рот перекосили рыдания.
— Вы душите нашу и вашу свободу!
— Вы изменили делу свободы!
— Вы пятнаете себя народной кровью!
С искаженными лицами бросали испанские делегаты свои обвинения в лицо мсье Блюму, и неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы в элегантный салон социалиста и богача не ворвалась его супруга. Его верная вторая половина давно уже подслушивала за дверями, когда накал страстей достиг высшей точки, она прорвала окружение, обняла мужа, защитив его своим телом, и гневно закричала делегатам:
— Как вы смеете так волновать моего мужа?! Стыдитесь! Позор! Вы — не испанцы!
На груди героической дамы мсье Леон Блюм рыдал как ребенок. Смущенные и подавленные делегаты, опустив головы и сгорбившись, молча напяливали в передней свои плащи. В это время горничная доложила еще об одном просителе, который давно дожидается, имеет на руках рекомендательные письма и заявляет, что не уйдет, не поговорив с лидером социалистической партии и премьер-министром Франции.
Это было ужасно, но мадам Блюм опять показала себя достойной супругой: вытерев слезы и лицо мужа, она ласково прошептала: «Мужайся, милый! Нет жертвы, которую бы не стоило принести ради Франции и социализма!»
Мадам Блюм решительно вышла в переднюю, чтобы взглянуть на назойливого гостя. Им оказался не кто иной, как Гайсберт ван Эгмонт.
— Говорите покороче, мсье. Очень прошу, мсье Блюм весьма нездоров.
