Армия самообороны должна своими советами убеждать и уговаривать отряды Дадаохуэй, Хунцянхуэй и другие гражданские вооруженные силы и местных бандитов, чтобы они не убивали и не грабили ни в чем не повинных корейцев и китайцев, активно припривлечь их к участию в антияпонской борьбе. Пусть все гражданские вооруженные отряды — и большие и мелкие — объединятся в антияпонские силы за спасение отечества!..
Придется сказать и о пороках некоторых антияпонских отрядов. Они, перепуганные „могуществом“ японских войск, отступают во Внутренний Китай или капитулируют. Запомним, что сложить оружие и прекратить борьбу на полпути — это путь к самоубийству!..»
Так можно резюмировать мою речь в общих чертах.
На мое слово горячо откликнулись командиры Армии самообороны.
Выслушав мою речь, представитель Главного командования передал нам десятки единиц оружия.
В Мэнцзяне мы находились месяца два. Под защитой Армии самообороны мы проводили массово-пропагандистскую работу, боевую и политическую подготовку и пополняли свои ряды хорошими молодыми людьми. Когда мы отправлялись из Аньту, в нашем отряде было не более 40 человек, а здесь уже насчитывалось около 150. Ходили слухи: «Ким Сон Чжу выступает с большим отрядом». Да, из Мэнцзяна и прилегающих к нему районов нескончаемым потоком приходили к нам молодые люди и просили принять их в отряд. В Мэнцзяне мы действовали так свободно, будто у нас была власть в руках.
Мы послали в Аньту связного, чтобы узнать о положении дел на местах. Доложили, что положение в Восточной Маньчжурии тоже было превосходно. Связной принес нам письмо Ким Чжон Рёна. В письме говорилось, что силы нашего отряда в Аньту значительно выросли и что в Ванцине, Яньцзи и Хуньчуне также созданы партизанские отряды численностью более чем 100 человек в каждом.
И я решил перенести поприще нашей деятельности в Ванцин — середину Восточной Маньчжурии, где партизанская борьба начала переходить из стадии зародыша в стадию активизации, соединить там наши силы с отрядами разных уездов и в более крупном масштабе развернуть вооруженную борьбу. Один из серьезных уроков, извлеченных нами в ходе южноманьчжурского похода, состоял в том, что на данном этапе, когда силы партизанского отряда пока еще слабы, более выгодно и более эффективно бороться, опираясь на определенный пункт действия.
Наш маршрут был таков: из Мэнцзяна прямо в Аньту, минуя Фусун. По дороге отряд не раз сталкивался с бандами разбойников и группами дезертиров антияпонских отрядов. Они, завидуя нашему оружию нового образца, пытались силой захватить его у нас. Нам не раз приходилось преодолевать опасные моменты.
В такое время перед нами, откуда ни возьмись, появился добрый старик, словно сказочный буддийский святой. Раньше он был причастен к Чхамибу. Этот старый проводник благополучно провел нас до Лянцзянкоу прямой горной тропинкой. Поход по горам явился для нас большой закалкой и одним из звеньев подготовки к предстоящей продолжительной партизанской борьбе.
Когда мы собирались в Лянцзянкоу тронуться в путь, к нам прибыла главная сила полка, подчиненного командующему Юю. Полк называли частью Мэна. С полком приехал и Чэнь Ханьчжан, секретарь комполка Мэна.
Увидев меня издали, он с протянутыми мне руками радостно подбежал ко мне с бодрыми восклицаниями.
— Сон Чжу! Как давно мы не видались!
Он обнял меня, и мы закружились на месте, будто встретились через добрые десятки лет.
После переговоров с командующим Юем в Аньту я не встречался с Чэнь Ханьчжаном. Этой разлуке было не более трех месяцев, а он смотрел на меня таким полным чувства дружбы взглядом, что ему эти три месяца, видимо, представлялись как бы три года или даже три десятка лет.
Конечно же, и я был охвачен несказанной радостью. Обоим казалось, что эта наша встреча состоялась каким-то чудом после довольно долгой разлуки. Во всей жизни человека три месяца — это словно капля в море, но и мне казалось, что за эти три месяца прошли долгие годы нашей жизни.
Говорят: много будет зигзагов и переживаний в жизни — и время будет казаться долгим. Думаю, что это верное изречение.
Чэнь Ханьчжан представил меня командиру полка Мэну и продолжал:
— Мы не знали, где твой отряд, Сон Чжу. Спрашивали во многих местах. Слыхали, будто вы вернулись из Южной Маньчжурии, а куда — неизвестно. А тут долетела до нашей части такая весть: в Лянцзянкоу коммунистические войска Кореи начали объединяться с отрядом Армии независимости.
— Спасибо, товарищ Чэнь! И я тоже очень хотел повидаться с тобой. Ну, а какими же судьбами ты-то в Лянцзянкоу оказались?
— Ван Дэлинь отдал приказ: действовать здесь до весны следующего года. А что? Быть вместе с нами здесь не хочешь? Скажем, хотя бы на определенное время.
То же самое предложил мне и Мэн, выслушав Чэня.
Я с удовольствием принял их предложение. Если мы будем здесь вместе с частью Мэна, то, думалось, можно было бы еще более укрепить сформированный совместный фронт с Армией спасения отечества.
Часть Мэна раньше состояла в регулярных войсках Чжан Сюэляна, а потом, подняв военный бунт, отделилась от них. Поэтому она была вооружена современными видами оружия и боевой техники. У них были и пушки, и пулеметы. Боеспособность части была высокая. Ее нельзя было даже и сравнивать с остальными отрядами Армии спасения отечества, вооруженными несколькими винтовками, мечами да копьями. В Лянцзянкоу часть Мэна надежно охраняла нас, АНПА.
В то время большинство антияпонских отрядов Маньчжурии либо разлагались перед мощным наступлением японских войск, либо, сложив оружие, действовали под дирижированием японцев. Среди Армии спасения отечества все-таки не сдалась и осталась большой силой часть Ван Дэлиня. Но и эта часть начала отступать в Дуннин в восточный край Маньчжурии и на территорию Советского Союза, куда еще не доходит огонь японских войск. Процесс крушения бессильных антияпонских отрядов вызвал у многих наших военно-политических кадров недоверие к ним. Одни говорили: теперь шатание и хаос в китайских антияпонских отрядах стали неодолимыми и, значит, сформировать с ними совместный фронт бесполезно. Другие утверждали: надо порвать связи с этими бесперспективными антияпонскими отрядами и АНПА должна одна сражаться с противником. И то и другое было весьма опасным, непозволительным способом мышления.
Отказ от совместного антияпонского фронта означал бы оттолкнуть на сторону врага огромные вооруженные силы численностью в десятки тысяч человек, идти в ногу с тактикой японских империалистов, пытающихся разгромить антияпонские отряды в отдельности.
