Эти укоры позднейших западных военных историков показывают, что они продолжают не понимать русской народной войны так же точно, как не понимал ее на свою беду восхваляемый ими герой. Ведь Карл и его штаб, начиная с Реншильда, очень хорошо соображали, что лучше отсидеться на теплых стоянках, поотдохнуть, подождать Станислава с поляками и уже тогда, в начале лета, после того как просохнут дороги и кончатся разливы, идти дальше - на Смоленск-Можайск-Москву или на Белгород-Харьков-Москву, или измыслить на зимнем спокойном и теплом досуге вместе с генерал-квартирмейстером Гилленкроком какой-нибудь еще третий вариант. Король и из Могилева вышел не потому, что твердо знал, куда именно идти, но потому, что уже совсем твердо знал, что на месте нельзя оставаться. Уже в Могилеве он видел, что в этом разоренном и полувыжженном городе оставаться трудно, что при вечных налетах русских казаков и другой нерегулярной конницы и скудости в окрестностях фуражировки армию не накормить. Значит, нужно идти дальше. А когда дальше обнаружилось, что впереди жители убегают в леса, закапывают хлеб, когда оказалось, что не убежавшие жители являются русскими лазутчиками и наблюдателями, тогда пришлось идти дальше и дальше, потому что поворачивать назад было еще хуже и опаснее. Разве предвидел Карл, что его армии придется ночевать на снегу, в открытом поле, так, как, например, было после кровавой осады Веприка и после бесполезного скитания около Ахтырки, которую так и не пришлось ни взять, ни даже осадить? Если бы король знал, что он будет со своей армией скитаться по этим замерзшим равнинам от одного обгорелого пожарища до другого, то он даже и из Могилева не ушел бы и переждал бы там осенние белорусские ненастья, и ранние заморозки, и все эти зимние месяцы. Жестокие мероприятия шведов только побуждали крестьян к образованию летучих партизанских отрядов, истреблявших отсталые партии шведского арьергарда, а иной раз даже нападавших на отряды в 100-200 человек. Конечно, пощады захватчикам после всех их неистовых злодеяний обыкновенно не оказывалось. Но и не всех убивали: приводили пленных, от которых потом удавалось узнавать ценнейшие данные о состоянии шведской армии и ее передвижениях. Очень важную роль в добывании нужных сведений играли также раскаявшиеся казаки-мазепинцы, как, например, из той небольшой группы, которую 24 октября 1708 г. привел Мазепа в лагерь Карла XII, так и из тех запорожцев, которых несколько позже соблазнил кошевой Гордиенко в самой Сечи.
Казаки-перебежчики - мы это знаем не только из их слов - были из числа тех, кого Мазепа увлек обманом, сообщив им, куда он их привел, лишь в тот момент, когда уже ровно ничего нельзя было поделать и всякое немедленное отступление грозило смертью. Не всем, желавшим тогда же уйти, удалось бежать от обманувшего их изменника. Да и в Запорожской Сечи У Гордиенко не все шло гладко, когда он соблазнял на измену. Обнаруживалось оппозиционное течение против кошевого. Тут, конечно, еще опаснее было проявить слишком явственно свое нежелание идти за шведами и Мазепой, и немало людей пошло за Гордиенко страха ради. А когда шведское начальство стало на них, как мы это знаем документально, взваливать самые тяжелые работы (например, по рытью подкопов от шведского ретраншемента под полтавские укрепления), то к укорам неспокойной совести прибавилось еще раздражение против нового начальства, нежелание примириться с положением рабов (своих солдат шведы щадили и избавляли их от этих земляных работ).
Эти перебежчики обратно, в русский лагерь, люди военные, боевые, хоть и не привыкшие к порядкам регулярной армии, доставляли тоже очень важные сведения русским властям.
Наиболее достоверные сведения о катастрофическом положении некоторых частей шведской армии зимой 1708 г. доставляли именно крестьяне, а не взятые шведские "языки", которые "таили" при допросах. "Такоже доношу, государь, вашей князьской светлости, о неприятелских людех... многие помирают и больных премного. В три дня в Бубнах померло 25 человек. Тутошние мужики сказывают, а языки взятые - таят",- доносит Ушаков Меншикову 24 ноября 1708 г.{151}
21
На шедшие отовсюду вести о жестокостях армии агрессора Петр отвечал указаниями и напоминаниями о том, как вообще шведский король и его армия относятся к русскому народу и как всегда относились, обращаясь с русскими пленными с неистовой свирепостью, которую не проявляли к пленным других национальностей. "Мы... некогда подданным его мучения никакова чинить не повелевали, но наипаче пленные их у нас во всякой ослабе и без утеснения пребывают и по христианскому обычаю содержатся". А в полную противоположность этому "король шведский, наших пленников великоросийского и малоросийского народа... у себе мучительски держит и гладом таить, и помирати допускает", и не соглашается ни на какой размен, "хотя оное от нас, по християнскому обычаю, сожалея о верных своих подданных, многократно предложено есть". Петр не голословен: он приводит факты, безусловно точные, засвидетельствованные и иностранцами. Он вспоминает, как после своей победы под Фрауштадтом (в 1706 г.) "взятых наших в полон великоросийского народа ратных людей генералы (короля шведского. - Е. Т.) на третий день после взятья... тиранским образом... посечь и поколоть повелели" и истребили тогда действительно всех, да еще очень мучительным способом. Вспоминает Петр и другие вполне точно доказанные поступки (именно только с русскими пленными), которыми развлекался время от времени Карл XII. "А иным нашим людям, взяв оных, он, король шведский, им палцы у рук обрубить и тако их отпустить повелел". Было и так, что во время похода в Великопольше, когда король "на часть одну малоросийских войск, в Великой Полши бывших, напал и оную розбил", то они (побежденные) "видя изнеможение свое, оружие положя, пощады от него просили", но он, король "в ругательство сему малоросийскому народу", приказал их всех перебить, и именно бить палками до смерти: "немилосердно палками, а не оружием, до смерти побить их повелел". Петр поясняет, почему он напоминает об этом Украине: "как [и] ныне в несколких деревнях многих поселян, несупротивляющихся ему, с женами и детьми порубить повелел"{152}.
Задолго до открытой измены Мазепы его племянник Войнаровский со своими казаками еще до появления неприятеля жестоко грабил поляков, дружественных России, и Петр неоднократно писал об этом Мазепе. Он дважды требовал, чтобы Мазепа распустил эту беспокойную ватагу по домам, с тем, чтобы они были готовы к весне, когда шведы могут пойти на Киев, а то "зело жалуютца поляки на войск малороссийских, которые под командою племянника вашего Венеровского (sic. - Е. Т.), а особливо в грабеже добр графа Денова..."{153} Некоторые из этих казаков Войнаровского так и не встретились с шведами вплоть до октября 1708 г., когда вместе со своим начальником Войнаровским и гетманом Мазепой перебежали к Карлу XII.
