Ознакомительная версия.
Элиэзер на какое-то время ушел в себя. Напряжение немного спало. Несколько товарищей пытались сами продолжить комментировать, даже слегка в юмористическом духе. Но он тут же встал, поднялся и продолжил: «"И увидел Он стеснение наше, отказ от принятого между людьми". Мы перестали быть народом, который занимается принятым между людьми, т. е. заселением и освоением мира. Как сказано: "И увидел Бог сынов Израиля и узнал Бог". Одному Богу известно, каким образом существует этот народ. "И страдания наши – это о детях". Все уныние наше и вся печаль наша явлена в молодом поколении, они все принадлежат Египту. Их или бросают в Нил сразу, или выращивают, чтобы сделать это позже."…И все угнетение наше – это тяжесть жизни". Что нас вытесняют со всех продуктивных в экономическом смысле позиций, как сказано в социал-сионистской Торе». Тут Элиэзер возгласил: «"И вывел нас из Египта рукою сильной…" – это Сионистская социалистическая рабочая партия».
И упал. Потерял сознание. Глубокий обморок. Быстро привели доктора. Доктор сказал: «Глубокое нервное потрясение, из тех, которые между душой и телом, на границе, и которые глубоко поражают и то и другое».
Назавтра я записал в своей тетради: «Элиэзер Шейн закончил свою Агаду словами «Рукою сильной» – это Сионистская социалистическая рабочая партия. Но подлинный смысл его Агады – это «И вывел нас из Сионистской социалистической рабочей партии». Это исход в печали, с болью, сопровождающийся обмороком чувств, но все же он вывел нас. Ибо не тот это путь».
Глава 23. Экзамены и вокруг экзаменов
(октябрь 1906 – февраль 1910 года)
Я жил в Полтаве более трех лет: приехал 17 октября 1906 года, а уехал в начале мая 1910-го. В течение этих трех лет и пяти месяцев я покидал Полтаву только на полгода – зимой 1907/1908 года. Все эти годы я занимался в первую очередь экзаменами на аттестат зрелости, который предоставил бы мне возможность поступить в университет. Эта история закончилась для меня полным провалом. Неудача за неудачей. Три раза я пытал счастья: в апреле-мае 1907 года я провалился по алгебре на письменном экзамене, и мне не разрешили сдавать устный. В апреле 1908 года мне не дали пройти экзамены, потому что полиция отказалась предоставить гимназии справку о моей политической благонадежности. В мае 1909 года я потерпел крушение на сочинении, а в январе 1910-го, когда я размышлял, попробовать ли снова сдавать экзамены на аттестат зрелости или отказаться от этой идеи окончательно, я получил через моего товарища Б. С. приглашение от одного полтавского либерально настроенного адвоката приехать к нему домой для личной беседы. Этот адвокат рассказал мне, что в марте или апреле должен состояться один из последних политических процессов, связанных с революционным движением 1905–1906 годов. На основании материалов свидетельских показаний по результатам следствия, а также обвинительного заключения он удостоверился, что «ключевой обвиняемый», на которого хотят возложить значительную часть обвинений (с точки зрения адвоката, несправедливо), – это «товарищ Давид», которого пока не нашли и личность которого все еще не установлена. Со слов одного из обвиняемых ему стало известно, что человек, о котором идет речь, – это Динабург Бен-Цион, сын Залмана, и он счел своим долгом предупредить меня. По его мнению, мне ни в коем случае не следует обращаться за справкой о благонадежности – ни в феврале, ни в марте. У него есть основания думать, что полиция мной интересуется, но хочет подождать до суда. Прокурор намекал ему, что на процессе будут новые обвиняемые. Лучше всего и правильнее всего будет, если я как можно скорее покину Полтаву. Если это возможно, мне лучше даже поехать за границу. «В любом случае, – сказал он, – если распространится слух, что ты покинул Россию, тебя не будут больше искать». Он также предупредил меня, чтобы я не рассказывал никому об этом разговоре, даже не намекал. Он расспрашивал обо мне, и только после того, как ему сказали, что на меня можно положиться, он решил со мной поговорить.
Я послушался совета адвоката и уехал из Полтавы, отказавшись от идеи сдать экзамены в России. В этих четырех фактах заключается все содержание экзаменационной эпопеи, но на самом деле это был период, полный изнурительного труда и мучений. Впечатления от него сохранились в моих дневниковых тетрадях, записи в которых я делал на трех языках: идише, русском и иврите…
Мое решение переехать в Харьков, а потом в Полтаву было связано с этими экзаменами. Сразу после прибытия в Полтаву я объявил товарищам, что намереваюсь готовиться к экзаменам на аттестат зрелости, которые будут в мае 1907 года. Времени, однако, было мало – шесть-семь месяцев. Но мой расчет был основан на том, что мне придется в основном не учить новое, а упорядочить свои знания: в области русского языка и литературы, равно как и истории, я имел изрядные познания. Мои корреспонденции в «Киевских откликах» были благосклонно приняты редакцией; в них не внесли почти никаких изменений. Там даже хвалили мой «простой и яркий» стиль. В области общей истории я тоже не нуждался в подготовке. Мои познания в немецком неплохи, но в математике, физике, естественной истории, латыни и французском я слаб, и было сомнительно, что я успею подготовиться за отведенное время. Двое приятелей проэкземеновали меня по основным предметам, чтобы оценить уровень моих знаний. Они предложили поучить меня для начала две-три недели, чтобы выяснить, как быстро я продвигаюсь, а после этого высказать мнение о моих шансах сдать экзамен, а также порекомендовать мне наилучший метод подготовки.
Мое положение на экзамене было крайне сложным. У меня не было документа об образовании, и посему я должен был держать экзамен по всем предметам, изучаемым в школе в течение всех восьми лет, а не только по тем, что изучаются в старших классах. Я должен был сдавать не только язык, литературу, русскую и общую историю, математику, алгебру, геометрию и тригонометрию, физику и космографию, латынь, немецкий и французский – я должен был сдавать арифметику, чистописание, общую географию и географию России, грамматику старославянского языка и естественную историю.
Мне помогали двое приятелей: Биньямин Гельфанд и Зяма Маркович. Оба – молодые студенты, уроженцы Полтавы, закончившие там с отличием один – гимназию (Гельфанд), а другой – реальное училище. Оба были известны в городе как чрезвычайно способные репетиторы. Отец Биньямина Гельфанда, Лейб Гельфанд, был моим родственником, одним из верных членов «Бней Моше» из Полтавы, который испытывал ко мне дружеские чувства, когда я был маленьким, и завещал всем своим домашним дружеское отношение ко мне. Второй приятель был из «Поалей Цион». Я познакомился с ним, когда он прибыл в Лубны, представляя молодежную национальную сионистскую организацию, выпускавшую ежемесячник на русском языке под названием «Новая Иудея»{586}. Я принял его и его спутницу дружески и помогал им изо всех сил, и он сказал мне, что я один из немногих сионистов-социалистов, который ему так помог. Мы несколько раз обсуждали с ним проблемы молодежи и ее воспитания в духе социалистического сионизма.
Ознакомительная версия.
