– Приглашены многие, но пойдут не все, – сказал Крестинский.
– Почему? – спросил Литвинов.
– Боятся, – ответил Крестинский.
С тех пор Литвинову пришлось в приказном порядке отправлять своих сотрудников на дипломатические приемы.
Положение Литвинова, руководителя советской дипломатии, казалось прочным и незыблемым, признание его заслуг всячески подчеркивалось. В 1936 году на VIII Чрезвычайном съезде Советов Литвинов был избран в президиум съезда, вошел в редакционную комиссию для установления окончательного текста Конституции. Он выступил с большой речью, изложение которой «Правда» опубликовала на первой полосе. 6 декабря 1936 года «Правда» поместила фотографию, на которой Сталин, Молотов, Ворошилов, Буденный и Литвинов голосовали за окончательный текст Конституции Советского Союза.
Свои отношения со Сталиным Литвинов понимал как отношения двух коммунистов, связанных общей идеей. Признавая руководящее положение Сталина как Генерального секретаря партии, Литвинов никогда не лебезил перед ним Об этом свидетельствуют все, кто наблюдал их отношения.
В 1936 году в особняке Наркоминдела на Спиридоновке состоялся прием в связи с отъездом американского посла Буллита. В это время позвонил Сталин. К телефону подошел секретарь Литвинова Ю. М. Козловский.
– Где товарищ Литвинов? – спросил Сталин.
– Он дает завтрак в связи с отъездом Буллита.
– Можете вы с ним связаться?
– Постараюсь.
– Тогда передайте ему, что мы с ним условились встретиться. Я жду его до четырех часов, пусть он ко мне приедет. Позже я буду занят.
– Я все это передам товарищу Литвинову.
О звонке Сталина Козловский сообщил Литвинову. Тот ответил:
– Ну хорошо. Я, очевидно, успею закончить прием и поеду к Сталину.
В. Н. Барков, член партии с 1906 года, долгие годы работавший заведующим протокольным отделом Наркоминдела, свидетельствует: «Литвинов всегда держался с большим достоинством. Это была естественная, неделанная форма его поведения. Ему были совершенно чужды лесть и подхалимство, терпеть этого не мог у других. Было бы дико даже представить, что он может в поведении или в постановке вопроса отступить от партийных норм. На первых порах деятельности Литвинова, когда были так живы ленинские нормы в отношениях между людьми, просто исключалось, что Литвинов способен проявить подобострастие к кому-либо. Но и позже Литвинов остался таким, каким он был всегда. Вспоминаю такой случай – это было в 1935 году. Вместе с Максимом Максимовичем я шел по Кремлю, направляясь в правительственное здание. Неожиданно на дорожке показался Сталин, направлявшийся в нашу сторону. Литвинов не проявил ни малейшего волнения, ни на йоту не изменилась его походка, скупые жесты. Подошел Сталин. Они поздоровались. Литвинов сказал Сталину: „Познакомьтесь, Иосиф Виссарионович, это Владимир Николаевич Барков, который недавно назначен заведующим протокольным отделом Наркоминдела“.
Сталин, у которого была очень хорошая память, поздоровался со мной, заметил: «А, помню, помню. Мы вас, товарищ Барков, быстро забрали из Китая».
Это замечание было сделано в связи с тем, что во время событий на КВЖД меня срочно отозвали из Китая, где я был консулом.
Обменявшись еще какими-то фразами, Сталин и Литвинов распрощались и пошли в разные стороны…»
Работать становилось все труднее. Настроения неуверенности и подозрительности все больше проникали в Наркоминдел. Из аппарата наркома вырывали то одного, то другого сотрудника. Им предъявлялись обвинения в антисоветской деятельности.
В 1937–1938 годах были арестованы почти все заместители Литвинова. Первый заместитель наркома Крестинский прошел по процессу так называемого «право-троцкистского блока» и был расстрелян. Такая же судьба постигла Карахана. Был арестован один из самых близких Литвинову товарищей – Борис Спиридонович Стомоняков.
В тот день, когда это произошло, Литвинов как раз вернулся из-за границы. Узнал, что Стомоняков стрелялся и находится в тюремной больнице. Литвинов бросил все дела, позвонил Сталину, попросил немедленной встречи. Сталин сказал:
– Приезжайте.
И вот их краткий, драматический разговор:
– Товарищ Сталин, я ручаюсь за Стомонякова. Я знаю его с начала века и вместе с ним выполнял сложнейшие поручения Ленина и ЦК. Я ручаюсь за Стомонякова, – повторил Литвинов.
Сталин молча, раскуривая трубку, медленно ходил по кабинету. Остановился возле Литвинова, смотрел прямо в глаза холодным, изучающим взглядом, потом сказал:
– Товарищ Литвинов, вы можете ручаться только за себя…[41]
Литвинов ушел. Что чувствовал он, старый большевик, вступивший в ленинскую партию в год ее основания? Об этом можно только догадываться.
Как повсюду в стране, в Наркоминделе проходили собрания, на которых осуждали «врагов народа». Ни на одно «проработочное» собрание Литвинов не явился. Ни единого заявления по поводу «врагов народа» не сделал. Заведующий отделом печати Наркоминдела Е. А. Гнедин вспоминал, что в 1937 году на одном из заседаний парткома НКИД В. П. Потемкин, назначенный первым заместителем наркома, настойчиво потребовал, чтобы Литвинов сказал, что он думает по поводу процесса Крестинского, ведь Крестинский был первым заместителем Литвинова. Литвинов ответил:
– Читайте газеты. Там все написано. Или вы хотите, чтобы я сказал больше, чем сказано в газетах? Разве вы газетам не верите?
Потемкин больше вопросов не задавал.
В те годы Литвинов лишь при крайней необходимости вызывал из-за границы полпредов и других дипломатических сотрудников. Знал, что обратно из Москвы они уже могут и не уехать. Полпред в Венгрии Александр Артемьевич Бекзадян приехал в Москву без вызова Литвинова. Максим Максимович потребовал, чтобы он немедленно уехал. Бекзадян уехать не успел.
В начале 1937 года Литвинов приехал в Париж, где предстояла встреча с В. П. Потемкиным, он в то время был еще полпредом СССР во Франции. Необходимо было обсудить неотложные проблемы, связанные с англо-французской политикой в испанском вопросе. В Париж были вызваны и некоторые полпреды.
Во французскую столицу Литвинов прибыл из Женевы рано утром. Он заранее предупредил Потемкина, что встречать на вокзале его не надо. Париж еще спал. Максим Максимович заблаговременно отправил своего «ангела-хранителя» в полпредство и остался наедине с дипломатом, которого знал еще со времен гражданской войны. Они медленно шли по пустынным улицам. Литвинов угрюмо молчал. И вдруг его прорвало:
– Я больше не могу… эти аресты, славословия. Куда мы катимся, погибают соратники Владимира Ильича…
Вспышка кончилась так же внезапно, как и началась. Побагровевшее лицо постепенно бледнело, принимало обычное выражение.
