Положение наше было тяжелое. Двигаться я не мог. Аварийного пайка могло хватить на два дня, и то по самой скромной порции. Кроме того, нас легко могли обнаружить фашисты. Неподалеку упал наш самолет – мы видели зарево от догоравшей на земле машины. Этот костер мог привлечь внимание врагов.
Уж не знаю, откуда у Фроси столько силы: она взвалила меня на спину и понесла. От боли я снова потерял сознание. Не знаю, сколько времени сна меня так протащила. Говорят, что недалеко, но, по-моему, это неправда.
Я очнулся снова уже в шалаше, на довольно «мягкой постели» из сухого мха. Убежище у нас было прекрасно замаскировано, но положение очень неважное. Есть было нечего. Рана моя горела, и я по-прежнему совсем не мог двигаться.
Мы решили расстаться. Сидеть нам обоим в шалаше – значило обречь себя на голодную смерть. Если же Фросе удалось бы найти партизан или местных жителей, которые взялись бы нам помочь, мы были бы спасены. Она ушла в разведку.
Фроси не было два дня… Остальное пусть она сама рассказывает.
– Товарищ командир, – взмолилась Фрося, – я не умею. Вы уже начали, вы и продолжайте!
– Как же я расскажу о том, чего не видел?
– Вы и так все знаете лучше меня!
– Ну, смотри не обижайся… Так вот, друзья мои, что сделала Фрося, – продолжал Белов. – Не найдя в лесу партизан, она проникла в занятый фашистами районный городок, сумела войти в доверие к фрицам, и ее приняли в офицерскую столовую. Товарищи дорогие, если бы вы знали, какие изумительные блюда она мне приносила! Один раз умудрилась даже дотащить мороженое… Но разве дело в том, что она старательно выбирала для меня все самое лучшее! За каждый вынесенный для меня кусок, за каждый тайный поход в лес она рисковала жизнью. Я лично так считаю, что, добывая и доставляя мне питание, она совершала подвиг самого высокого героизма.
Тут Фрося надулась, покраснела и сказала совершенно серьезно:
– Как вам не стыдно, Николай Павлович… Никогда не думала, что вы станете такое говорить…
– Сама виновата! Я предлагал рассказывать – не захотела. Теперь не мешай.
– Правильно! – зашумели летчики. – Фрося, к порядку!
– Я вам еще не то расскажу, – продолжал Белов. – Однажды она явилась ко мне с целым провиантским складом: им можно было полк откормить! При этом она заявляет, что, мол, не ждите меня – целую неделю не приду.
Я спрашиваю, как и что: она отмалчивается. Когда я стал беспокоиться, что ее заметили, она рассказала, что ничего страшного нет: просто ей нужно связаться с партизанами, и все.
Пожалуй, время ее отсутствия было для меня самым тяжелым испытанием за все дни нашего бедствия. Я не мог ни есть, ни пить. Никогда в моей жизни дни не тянулись так медленно. Я воображал себе всяческие несчастья, которые могли случиться с Фросей, проклинал свое беспомощное состояние, и мне не раз приходила в голову сумасшедшая мысль выбраться из своего логова. Но как я мог прийти к ней на помощь?
Не на седьмой, а на десятый день к моему убежищу подошла Фрося вместе с партизанами. И только уже в партизанском лагере я узнал, что она спасла весь отряд… Посмотрите на нее, дорогие товарищи! Эта скромная девушка сохранила стране восемьдесят шесть человеческих жизней…
Фрося опять сильно покраснела. На этот раз она смутилась настолько, что на ее глазах появились слезы. Но, как в первый раз, когда она пришла к нам в полк, она взяла себя в руки и прервала Белова.
– Николай Павлович, честное слово, вы не так рассказываете. Уж лучше я сама.
Народ, слушавший всю эту историю, конечно, зашумел: требовали продолжения.
Фрося сказала:
– Не знаю, что тут такого? Каждый бы так сделал. Я работала официанткой у них в столовой. Никакого героизма тут нет: наоборот, очень противно было подавать этим гадам… Они думали, что я не знаю их языка, и свободно говорили при мне обо всем. А я немножко понимаю. И когда я узнала, что готовится карательная экспедиция на партизанский отряд, я, конечно, пошла и предупредила. Вот и все.
– Нет не все! – крикнул ей Белов.
– Как – не все?
– А документы?
– А-а… Ну, вот еще что: когда я решила уйти и больше уже не возвращаться, я пошла в гардероб, где они оставляли свои шинели. Там я все повытаскивала у них из карманов – на всякий случай. Конечно, могло оказаться, что ничего ценного бы не нашлось. Но один дурак оставил в кармане шифр радиопередач и список тайных осведомителей. Все это очень пригодилось партизанам. Только, по-моему, это не моя заслуга, а глупость врага… Ну, а теперь уж окончательно все. – И Фрося вздохнула с облегчением.
В этот вечер долго не смолкали разговоры о Фросе. Она уже давно ушла отдыхать, а мы все толковали о ней.
– Помните, – сказал кто-то, – мы решили, что она пришла к нам в столовую подавальщицей наниматься?
– Да-а… А кто это сказал, что с таким штурманом улетишь и домой не вернешься?
– Это я сказал, – отозвался Белов.
На этот раз пришла его очередь покраснеть.
– Нет, – добавил он, – теперь я вижу, что с ней-то как раз откуда угодно домой попадешь.
По Волге вихрем мчалась «Ракета». У ее пассажиров – жителей прибрежных городов и сел было приподнятое, праздничное настроение, вызванное небывалой скоростью передвижения по хорошо знакомой реке. За зеркальными стеклами салона стремительно мелькали поля, деревни, перелески, глинистые яры. Кое-кто из любителей сильных ощущений поднялся на палубу и, вцепившись в поручни, стоял там, подставив лицо навстречу штормовому ветру.
Иногда «Ракета», обгоняя медлительный караван барж, сворачивала с фарватера, ведь ей не страшны мелководье, перекаты, мели, она не глубоко сидит в воде и, можно сказать, парит над рекой.
…Мчалась «Ракета» и внезапно остановилась. Выключили мотор, и сразу стало очень тихо, только слышался надрывный плач младенца.
В правое подводное крыло с силой ударило оторвавшееся от плота бревно и разворотило его. В первое время плавания крылатого катера подобные происшествия иногда случались. И в каждом таком случае приходилось ждать, пока придет буксир и доставит «Ракету» на ремонт.
На этот раз авария произошла на полпути между Чебоксарами и Ильинкой. Навигация приближалась к концу, и на всегда оживленной водной дороге было мало судов. Как видно, «Ракета» засела надолго, на скорую выручку рассчитывать было трудно.
Капитан вышел к пассажирам объяснить создавшееся положение. В салопе на руках у молодой женщины истошно кричал завернутый в голубое одеяло ребенок.
– Почему он плачет? – спросил капитан.
– Голодный!
– Ну так покормите!
