Августа 14-го поутру лошади не показывались. Мы связали наши палатки и вещи и положили их в безопасном месте. Чайник, котел и инструменты мои навьючили на оставшуюся лошадь и при проливном дожде и холодном ветре пошли далее пешком. Избегая по возможности болотистых мест, мы шли по плоским холмам. Излишне было бы описывать трудности нашего пути то по вязкому болотистому грунту, поросшему сухим, колючим, стелющимся кустарником, то по скользким крутым скатам холмов, и наши переправы через разлившиеся от дождевой воды ручьи, иногда по колена в воде, а иногда по набросанному наскоро мосту.
В течение восьми часов беспрерывных усилий прошли мы только 15 верст и вынуждены были остановиться на ночлег. Дождь перестал. Мы развели огонь, высушили как могли наши платья, вместо ужина напились чаю и провели ночь под открытым небом. На другой день голод стал нас мучить и ежеминутно усиливаться. Мы надеялись в норах полевых мышей найти кореньев и морошки, которыми обыкновенно запасаются они на зиму и чем нередко спасаются юкагиры от голодной смерти, но надежда нас обманула, потому что мыши никогда не доверяют своих запасов болотистому грунту.
Наконец мы прибегнули к древесной коре: срубили молодую лиственницу, очистили верхние слои коры, а мягкие нижние осторожно отделили от дерева, разрубили на мелкие части и положили вариться в котел с водой. Прежде нежели поспело наше кушанье, употребляемое здесь в голодные годы, надобно было несколько раз снимать с воды серу, по мере варения коры всплывавшую на поверхность. Наконец образовался у нас род жидкой каши, от примеси соли и перца получившей непротивный вкус, несмотря на вязкость и смоляность. Впрочем, эта пища, при умеренном употреблении, не имеет вредных последствий. Во время обеда нашего небо обложилось густыми облаками, и весь день 15-го августа шел дождь.
Мы отправились в путь, несмотря на погоду. Холмы становились выше и чаще, по мере нашего приближения к тому месту, где по моему счислению протекал Анюй. В 13-ти верстах от ночлега, переправившись вброд, по грудь в воде, через быстрый ручей, достигли мы подошвы горной цепи и с большими усилиями взобрались по крутому скату на самую высокую сопку. Отсюда открылся нам далекий вид на окрестность. Горы тянулись к юго-западу, а на юге лежала пространная долина, где изгибался предел наших страданий – давно искомый Анюй. Можно себе представить нашу радость. Юкагир узнал долину, реку и свое зимнее жилище Коновалова, забыл усталость, голод и громко запел веселую андыльщину (юкагирскую любовную песню). Меня более всего радовала верность моего счисления.
Нам оставалось пройти еще 9 ½ верст до реки, и от нее было еще две версты до Коновалова, так что мы надеялись только к вечеру быть в селении, но, подойдя к реке, от усталости не могли идти далее и решились провести ночь под открытым небом и под сильным дождем. Сегодня находились мы в пути всего 11 ½ часов, беспрестанно карабкаясь на высокие горы по крутым скользким тропинкам.
Наш юкагир решился, однако, идти в селение, с тем чтобы принести нам съестных припасов. Мы развели огонь и ожидали с нетерпением возвращения посланного, но через полтора часа пришел он с пустыми руками. Все чуланы и кладовые жителей, находившихся еще на летовьях, были пусты – верное доказательство, что и здесь народ терпел голод.
Мы до того были утомлены, что не думали уже о лиственничной коре, а напились только чаю и провели ночь на сырой земле. На другой день (16-го августа) рано поутру отправились мы в Островной острог, где можно было найти людей и съестные припасы, но и здесь надежда нас обманула. Острог был еще пуст. Жители его разошлись по окрестностям, занимаясь охотой и рыбной ловлей. В кладовых не нашли мы ни крошки запасов. С горя сварили мы себе опять лиственничной коры и подкрепили ею силы свои. Отсюда послал я проводников к Обромской горе, где здешние юкагиры обыкновенно сторожат оленей, и велел просить у князька съестных припасов. Князек прислал мне всю свою провизию, состоявшую из куска оленины, двух оленьих языков и одной рыбы. Во всей здешней стороне свирепствовал голод; люди питались толчеными костями, оленьей шкурой, кореньями и т. п. Весенний промысел оленей не удался, а время осеннего еще не наступало.
Нельзя было без сострадания смотреть на народ, существование которого зависит единственно от случая. Здешние юкагиры так бедны, что не могут приобрести себе неводов и сетей для рыбной ловли, и, занимаясь с незапамятных времен оленьей охотой, только в ней находят средство пропитания, с года на год скудеющее. С некоторого времени олени, как будто наученные многолетними опытами, переменили сроки своих переходов.
Прежде переправлялись они через Анюй летом вплавь, а ныне переходят весной и осенью по тонкому льду, и потому охота сделалась гораздо опаснее и часто бывает совершенно невозможна. «Ныне и олень стал мудрен», – говорят юкагиры.
Здесь узнал я, что в остроге ожидает меня казак, прибывший из Якутска с бумагами, письмами и деньгами для экспедиции. Спеша в Нижне-Колымск, я должен был отменить посещение Обромских гор и осмотр прибрежных Анюйских скал. Отправив двух надежных людей верхом за оставленными от нас вещами, поплыл я 17-го августа в лодке вниз по быстрому Анюю. Извилистые берега его украшались еще зеленеющими тополями.
Берега и окрестности Анюя посещены были в 1821 году мичманом Матюшкиным и с достаточной подробностью описаны выше.
Августа 20-го возвратился я в Нижне-Колымск по 62-дневном отсутствии. Неделю спустя приехал штурман Козьмин. Рыбная ловля на Баранихе кончилась не весьма удачно, так что вся надежда наша оставалась на сельдей, в бесчисленном множестве поднимавшихся вверх по течению Колымы.
Сентября 18-го река покрылась льдом и установилась зимняя дорога, а 2-го возвратился мичман Матюшкин, совершивший трудное путешествие до самых чукотских кочевьев. Журнал его составляет следующую главу.
Глава седьмая
Путешествие мичмана Матюшкина по тундре, к востоку от Колымы летом 1822 года
В наступившее лето 1822 года начальник экспедиции в сопровождении штурмана Козьмина намеревался посетить так называемую Каменную тундру, а мне поручил осмотреть и описать страны, к северо-востоку от Колымы лежащие. Мы выехали из Нижне-Колымска вместе 23-го июня и 27-го числа достигли деревни Пантелеевки, где наши пути разделялись. Здесь застали мы купца Бережного – спутника нашего в последней поездке; он отправлялся с караваном к Чаунскому заливу для отыскания мамонтовых костей и меновой торговли с чукчами. Путь мой был один и тот же с его путем, а потому по просьбе Бережного решился я ехать с ним вместе.
