отпевании в соборе Святого имени, а оттуда отправились на кладбище:
«Я была во второй машине, с дедушкой Ральфом и отцом. Глядя в заднее окошко на длинную вереницу автомобилей, я не видела её конца. Похоронный кортеж остановился у “Масличной горы”, где Аля положили во временную могилу, в углублении в стене. Четыре дня спустя, 4 февраля, в жутко холодную погоду, гроб вынули из стены и отвезли на катафалке к месту захоронения, где несколько членов семьи: бабушка Тереза, тётя Мэй, дедушка Ральф и дядя Мэтти — поджидали его с толпой репортёров. Гроб несли могильщики. Я до сих пор помню, как тётя Маффи вернулась домой на Прери-авеню, где дожидались мы с папой. Она была очень горда собой. Она сказала: “Вот, у нас получилось!”».
Дейдре Бэр, общавшаяся с внучками Аля Капоне, которые крайне неприязненно относятся к своей кузине, считая, что она очень много выдумывает и говорит заведомую неправду, пишет лишь об одних похоронах — 4 февраля. Тогда действительно ударил жестокий мороз.
Не было ничего похожего на пышные гангстерские похороны двадцатых годов; присутствовали только «ветераны» — те, кто начинал вместе с Алем, хорошо его знал и сумел остаться в живых: братья Фискетти, Джейк Гузик, Мюррей Хамфрис, Сэм Хант... Они собрались под тентом, натянутым рядом с могилой, и отворачивались от фотографов. Ну и ещё с полсотни «мелкой рыбёшки» с просторов обширной империи, созданной Алем в эпоху «сухого закона». Гроб накрыли сплошным ковром из гардений, поверх которого Мэй положила орхидеи. Цветы и венки, присланные людьми со стороны, были довольно скромные. Крепкие ребята, расставленные Ральфом, острым взглядом выхватывали фотографов и «изымали их из обращения», прежде чем те успевали сделать снимок. «Я убью каждого сукина сына, который будет тут снимать», — честно предупредил Чарли Фискетти, а он слов на ветер не бросал. Мэтти Капоне сказал примерно то же самое репортёру, пытавшемуся сфотографировать его мать. Вся церемония заняла не больше часа. Чикагская епархия запретила заупокойную мессу, но разрешила провести краткое отпевание возле самой могилы, потому что Аль раскаялся в своих грехах и в последние годы жизни регулярно исповедовался и причащался, а также вместе с женой или матерью ходил в церковь Святого Патрика. Кстати, разрешение на отпевание дали только из снисхождения к благочестивой Терезе. На чёрном гранитном надгробии написали не полное имя покойного — Альфонс Капоне, а то, которое привыкли слышать: Аль Капоне.
Теперь уже никто не помнит, почему в 1950 году останки всех троих Капоне перенесли с «Масличной горы» на «Гору Кармель». Возможно, так было запланировано заранее. А может быть, родственников вынудили к этому многочисленные «паломники», осквернявшие могилу в поисках «сувениров» и оставлявшие после себя всякий мусор — конфетные фантики, бутылки, банки, а то и что похуже.
Семейный склеп Капоне на «Горе Кармель» — внушительный, высокий, из белого гранита; высаженные рядом кустарники скрывают начертанные на нём имена покойных. На каждой из трёх могил — простой гранитный камень. Служителям было строго-настрого запрещено показывать посторонним место захоронения Капоне. И всё равно плиту на могиле Аля разбивали вандалы, и её пришлось дважды менять. В последний раз на ней проставили его полное имя и даты жизни, над ними — крест, а внизу — слова «Смилуйся, Иисус».
* * *
Разбивать могильный камень Капоне — совсем не то что вбить осиновый кол в сердце мафии. Воевать надо с живыми и здоровыми, а не с больными или мёртвыми. Аль Капоне умер, но преступный синдикат процветал под мудрым руководством Тони Аккардо, который нашёл для него на рынке новые ниши: подделка сигарет и акцизных марок, контрабанда наркотиков, торговые и игровые автоматы. На всей территории, контролируемой «организацией», владельцы ресторанов, баров и заправок были обязаны установить в каждом своём заведении игровой автомат. То же самое касалось всех легальных казино в Лас-Вегасе, который теперь тоже входил в зону влияния синдиката. Аккардо также воспользовался тем, что в штатах Канзас и Оклахома запретили продажу алкоголя, и снова занялся бутлегерством. Зато вместо традиционных борделей он организовал систему обслуживания клиентов девушками по вызову: в случае полицейского рейда всех сразу не накроют. Чтобы обезопасить синдикат от судебных преследований, Аккардо решил отказаться от некоторых традиционных видов гангстерской деятельности типа вымогательства или рэкета профсоюзов. И для чикагских гангстеров вновь настал «золотой век»: они стояли на верхушке пирамиды организованной преступности в большинстве западных штатов. Как выразился Пол Рикка, «Аккардо получил больше мозгов на завтрак, чем Капоне за всю жизнь».
Тем не менее Аль Капоне всё ещё оставался легендой, а его фамилия превратилась в некий бренд. В 1950 году агентство «Юнайтед пресс» называло Ральфа Капоне одним из главарей «национального синдиката, который контролирует игорный бизнес, проституцию и прочие виды рэкета». На самом деле Ральф не обладал большой властью ни в «организации», ни в «национальном синдикате» — это был очередной миф. Но если Ботлз уже свыкся со своей судьбой, которую, кстати, выбрал сам, то для нового поколения «славное» имя превратилось в позорное клеймо, в камень, тянущий на дно. Нести его было тяжело, выплыть — не каждому по силам. Вот и Ральфи не выдержал — 9 ноября 1950 года он покончил с собой.
Вскоре после его похорон в воскресном еженедельнике «Америкэн уикли» вышла статья У. Т. Бреннона о том, как молодой человек дошёл до самоубийства.
«Имя?
— Ральф Капоне.
Вечный вопрошающий взгляд.
— Вы не родственник Алю Капоне?
— Да, племянник.
— Извините. Для вас ничего нет.
Через некоторое время молодой Капоне (Риски, как звали его друзья) сдался и сменил фамилию. Было очевидно, что ни одному Капоне не получить легальной работы в районе Чикаго.
Его отец Ральф-старший, владелец гостиницы в Мерсере, штат Висконсин, с детства прятал его в частных школах и тщательно оберегал от всех контактов с криминальной империей, созданной его дядей Алем. Риски окончил начальную школу в Колледжвилле, штат Миннесота, два года ходил в Нотр-Дам и получил степень бакалавра в Университете
