Я — особый случай. Меня не просто достали, а ударили жестко и по больному — арестовали друга. И то я не стал воевать, а искал компромисс, пока это было возможно. И лишь исчерпав все возможности — уперся. В нормальной ситуации такого бы не произошло.
Невозможность компромисса
Вы усматриваете какое-то мое «выпадение из общего строя». Что, по-вашему, говорит в пользу такого предположения? Наша публичная работа с правительством и Государственной думой по отраслевой проблематике? Образовательные и гуманитарные проекты, которые мы начали и поддерживали: «Федерация интернет-образования», «Новая цивилизация», «Школа публичной политики», «Клуб региональных журналистов»? Что-то еще? Помощь НТВ?
Я видел, куда мы идем, мы — страна, и считал, что ситуацию можно если не переломить, то хотя бы смягчить. Задачу, конечно, ставил — переломить. Для этого необходимо было работать с общественным мнением. Мы пытались. Рассчитывали на понимание и поддержку.
Такое понимание и поддержка были. И внутри бизнес-сообщества (сейчас позволю себе назвать, по понятным причинам, только Каху Бендукидзе), и в политическом истеблишменте (тоже по понятным причинам, назову только бывшего премьер-министра Михаила Касьянова и главу администрации президента Александра Волошина).
Была мощная «оппонирующая сила», представлял ее Игорь Сечин. К слову, оппоненты выбирали направление для удара из нескольких компаний. Однако 19 февраля они сильно напряглись и сделали выбор. А дальше поступки диктовала логика борьбы и одинаковый для Сечина и Путина постулат: «своих» не сдаем.
Замечу, до августа 2003 года я дрался не против Путина, а за выбор и Путина, и общества. И лишь в августе понял: Путин свой выбор сделал.
Так что я и не герой, и не «отморозок», а командный игрок, чья команда проиграла. На этом этапе. Дальше — обычная «Византия», корыстные интересы кучи мелких тварей, решивших «нажиться». В общем, будни авторитарного режима.
Почему я вообще занялся этими проектами? А я вообще такой — «идейный», и команда у меня «идейная». И всегда таким был. Только в тени команды Бориса Ельцина это было незаметно, а на фоне команды Путина — весьма контрастно.
Несомненно, «договориться» было можно. Более того, конкретно это предлагали достаточно «уважаемые» и «авторитетные» люди.
Что было бы ценой такой договоренности? Возможно, даже удалось бы сохранить за собой компанию (хотя теперь уже не уверен). «Договориться» — значит платить взятки, причем, с учетом изменившихся правил, взятки в конкретные, личные карманы. Платить в таких масштабах, которые невозможно скрыть от акционеров, банков и т. п.
Не думаю, что выглядит слишком удивительной моя попытка на начальном этапе противостоять такому вектору. До ареста Платона. После ареста, когда стало ясно: что бы ни говорили — его не выпустят, он — заложник, возможность для компромисса с этой частью Кремля исчезла. Было очевидно: кому-то придется уйти. «Ушли» меня.
Вот вы говорите о «страховке» путем экспансии «за рубеж»[100]. Конечно, страховка, но бизнес-страховка! Страховка против чрезмерного повышения налогов, против высокой стоимости лицензий, но не против силового беспредела!
Нельзя путать два этих типа рисков. Против одного национальная компания может защищаться путем диверсификации. Против другого — заведомо нет! Если ты не веришь в страну — продавай бизнес, уходи и уезжай. Ничего другого человечеством для бизнесменов не придумано.
Борьба на силовой арене — совершенно иная профессия.
Лоббирование своих интересов — для бизнеса нормально. Силовое противостояние — нет. Нужны другие люди, другие договоренности, другой образ мышления, наконец. Иное — досужие выдумки детективщиков или экстраполяция XV–XVII веков на XX–XXI. В общем, изменение правил игры с «парламентских» на «силовые» стало реальной неожиданностью.
Почему я думал, что такое невозможно? И здесь объяснимо. Переход к силовой модели воздействия при в общем нормальной политической ситуации, при наличии достаточного количества политических рычагов (пусть не у группировки Сечина, а у президента, но ведь и санкцию на силовую операцию давал президент) — явная неадекватность. Ущерб стране, ее экономике, репутации власти, перспективам развития общества — просто невозможно просчитать. Во всяком случае, он заведомо огромен.
Сегодня — ретроспективно — видно: никаких неожиданностей в этом плане не случилось. Масштабы потерь — предполагаемые. Выигрыш же (если говорить о выигрыше политическом, государственном) легко достигался вне силовой парадигмы.
Вот личный выигрыш «группы товарищей» — он, конечно, достигнут именно на этом пути. Но ведь «группа товарищей», ее интересы и интересы Путина явно не тождественны. Было же очевидно, что себе Путин наносит ущерб, а выигрыш в его части легко достижим и без такого ущерба.
Здесь, в этом расчете, была ошибка. Психология силовика оказалась иной.
Впрочем, все подобные расчеты — не моя стихия. Ими занимались у нас другие. Я же просто воспринимал ситуацию как нормальную, обычную политическую возню и хотел решить вопрос о смене парадигмы с «первоначального накопления» на нормальное развитие. Мне казалось, что есть более чем достаточное количество абсолютно очевидных аргументов для президента.
То, что чьи-то личные интересы будут в чем-то ущемлены, не было чем-то необычным. Я тоже иногда выигрывал, иногда терял. Нормально. Глобально же все выигрывали. Даже Сечин. Ведь он же имел свой «бизнес-надел», который тоже вырос бы в цене.
Нет, силовики играют иначе. Теперь я это знаю. Собственно, поэтому они обычно и гробят те страны, регионы, предприятия, где занимаются не своим делом, а пытаются заниматься развитием.
Исключения редки и лишь подтверждают правило. Силовики, удачливые в управлении, в бизнесе, — просто люди, которые ранее были не на своем месте.
Я никогда не понимал мышления «правоохранителей». Мои мысли были просты — стране нужны «компании-чемпионы», чтобы занять подобающее место в мировой экономике. ЮКОС вполне мог стать такой. Для этого нужен ряд шагов. Я их последовательно проделывал: слияние, IPO, международное слияние, международные проекты, диверсификация в газовую и альтернативную энергетику и т. д.
Я полагал, что поскольку такая линия, очевидно, полезна стране, то споры могут быть только по деталям. В конце концов, оппоненты могут лишь избрать другого «чемпиона», если наш разрыв не будет очевидным.
Мысль, что интересы страны для них лишь разменная карта, мне в голову не приходила. Я к этому не был готов в результате всего своего предыдущего опыта. Я знал: люди зарабатывают «на росте», люди, действуя в интересах страны, «не забывают себя».
