Через год после женитьбы мне пришлось испытать еще одну опасную встречу. Ленинград – очень большой город, однако и в нем может быть тесно…
В первые послевоенные годы во всем ощущалась нужда. Еще сохранялась карточная система на промтовары, были трудности с одеждой. Даже, например, в пошивочном ателье, чтобы заказать новомодную шляпку, следовало сдать старую, желательно мужскую, из которой мастера и создавали нечто фасонистое. В одно из таких ателье на площади Репина мы и зашли однажды с женой, захватив с собой мою трофейную шляпу. День был воскресный, и в приемной ателье было полно посетительниц, рассматривавших под стеклом скромные образцы женской послевоенной моды.
Жена тоже потянулась к витринам, а я от нечего делать озирал потолок и стены. Вдруг я заметил, как от общей группы отделились две молодые женщины, собираясь уходить, и одна из них, что была помоложе и черты лица которой мне показались знакомыми, пристально посмотрела на меня, потом что-то сказала своей спутнице и, подойдя ближе, нерешительно спросила:
– Ваня Ефимов?
Я мог ожидать любого вопроса, только не этого. В мозгу мгновенно пронеслось: «Кто она? Как отвечать? Знает ли она меня?»
– Нет, вы ошиблись, меня зовут Николаем,- сказал я машинально, настолько я уже сам отвык от своего имени.
– Неужели ошиблась? Не может быть,- смутившись, промолвила она и еще раз переглянулась со своей спутницей.- Вы очень похожи на того, кого я назвала. Даже голос и интонации до удивления схожи,- продолжала она с недоверием и сомнением, осматривая меня с головы до ног.
А я уже вспомнил, кто эта незнакомка, и пришел в ужас. Это была младшая сестра Нади, с которой я года два дружил лет семнадцать назад, будучи студентом комвуза. Звали ее Таней, она была моложе своей сестры года на три-четыре, теперь ей было, вероятно, около тридцати пяти. Я бывал довольно часто в их семье на Восьмой линии Васильевского острова, подолгу засиживался с Надей, что всегда вызывало недовольство и даже ревность с ее стороны. Боже, как прошлое все еще преследует меня!
Несомненно, она узнала меня, и ничто ее не убедит в обратном. Мне же ничего не оставалось, кроме упорного запирательства.
– Вы в самом деле ошиблись. Возможно, вы спутали меня с моим братом-близнецом, до крайности схожим со мной… И его действительно звали Иваном. Но он погиб на фронте, и я, к сожалению, не могу ничем помочь вам.
– Извините меня за назойливость, но такого поразительного сходства я еще никогда не видела. Жаль, что я ошиблась… Еще раз извините.- И обе женщины поспешно вышли на улицу, ни разу не оглянувшись.
Этот разговор длился минуты две, мне же он показался долгой пыткой. Больше всего я опасался появления жены – не знаю, как бы я изворачивался при ней.
Жена твердо знала, что кроме Михаила, действительно погибшего в войну и судя по фотографиям совершенно непохожего на меня, у меня не было никакого другого брата. Семейная тайна так крепко хранилась моими родными, а друзья моей юности – ленинградец Яша Хотяков и ереванец Леонид Истомин – так умно и непроницаемо вели себя при наших редких встречах, что у нее решительно не было никакого повода сомневаться в том, что она знала о прошлом своего мужа.
До войны на Невском в доме № 88 жила знакомая мне еще с 1929 года большая семья Хотяковых: отец, мать, два сына и дочь – все погодки; Яша был старше меня года на полтора, Римма – моя ровесница, и соответственно на год моложе был Исаак. С Риммой я познакомился еще в Мурманске, в драмкружке клуба совторгслужащих, а когда осенью двадцать девятого поступил в комвуз, стал вхож в эту семью, как в родную. Яша, Яков Наумович, с первых же дней знакомства стал моим задушевным другом, эта дружба продолжается и по сей день, то есть целых пятьдесят лет. Появившись в городе в сороковом году, я снова сошелся с этой семьей, единственной, кроме моих родных, посвященной в мою тайну.
После войны я постарался сразу же навести справки о своих бывших знакомых по Ленинграду. Оказалось, что почти никого из них не осталось в городе: одни погибли в блокаду, другие на фронте, а третьи, видимо, не вернулись из эвакуации. Старики Хотяковы умерли, Римма еще перед войной вышла замуж и в сорок первом вместе с мужем переехала в Астрахань. Исаак после войны тоже не вернулся в Ленинград. На Невском теперь жил один Яков, женившийся после войны.
И вот вдруг выясняется, что в этом городе все еще живут люди, помнящие меня, хотя бы Таня Рузова… Много ли их и как вести себя с ними, если произойдет новая встреча? Ведь жизнь слагается из множества случайностей, из бесчисленных противоречий и кажущейся нелогичности…
Однажды, придя с работы, я обратил внимание на дубленый полушубок в прихожей, издающий специфический запах. «Кто бы это мог быть?»- подумал я.
Из комнаты вышла жена и, направляясь на кухню, сказала:
– Там тебя давно ждет какой-то деревенский родственник.
Я вошел в комнату с тревогой в груди. Трехлетняя Наташка, разбросав игрушки, подбежала ко мне с криком «Папуля пришел!», а из-за стола поднялся высокий мужчина лет за шестьдесят и пристально, молча посмотрел на меня. Протягивая руку и вопросительно глядя ему в глаза, я подчеркнуто сказал:
– Будем знакомы: Николай Иванович Ефимов.
Его седеющие брови чуть дрогнули, а в уголках глаз появилась понимающая улыбка.
– Мы ведь давно знакомы, только ты позабыл. Я – твой зять, Михаил Туманов.
«Так вот это кто!»-обрадованно подумал я и мгновенно вспомнил и свое позабытое детство, и любившего меня мужа старшей сестры Анны, дочери моего отца от первого брака. Жили они в Калининской области.
– Немудрено, Михаил Тимофеевич,-облегченно и обрадованно сказал я, от души заключая его в свои объятия.- Свершилось столько событий, что и вспомнить трудно. Да и не виделись мы, кажется, лет тридцать.
– Даже больше: в Чопорове я у вас был в первый и в последний раз вскоре после смерти папаши, кажется в самом начале первой мировой войны.
В Ленинград он приехал погостить к замужней дочери, побывал и у моей сестры Поли – там его вкратце посвятили в семейную тайну.
Когда жена унесла на кухню остатки посуды и принялась за мытье, Михаил Тимофеевич сразу же посерьезнел и, понизив голос, сказал:
– У нас недавно были незваные гости и спрашивали о тебе…
– Эко куда их занесло – Ефимовы там не живут с десятого года! А теперь идет пятьдесят второй!
– Вот и спрашивали, не бывал ли перед войной или вскоре после войны. Потом мне в сельсовете сказали, чем интересовались гости: не приезжал ли Ефимов за метрикой, не хлопотал ли о паспорте? А ты так хорошо упрятался, что и родня-то не скоро разыщет!- с восхищением сказал Михаил Тимофеевич и снова переменил тон:- А мы в первый-то раз страшно все перепугались. И все из-за портрета…
