Швейцер говорит в своих книгах и статьях о праве африканцев на естественную национальную организацию, об их праве на образование. Африке угрожает выпадение стадии между примитивным состоянием и интеллигентным трудом. Надо научить африканца выращивать продукты питания, строить жилища, говорит Швейцер, нужно возрождать сельское хозяйство и ремесла, а не учить африканцев носить белые воротнички и стрелять из пулеметов.
Более поздняя статья Швейцера возвращалась к этой мысли. Воспитание и образование должны развивать в африканце те же черты, что в белом, а именно – «серьезность, верность, чувство ответственности, честность, надежность, любовь к труду, преданность своему призванию, благоразумие в ведении материальных дел, независимость», то есть те самые черты, «которые и составляют характер в лучшем смысле слова». Условия для воспитания этих черт здесь еще менее благоприятные, чем в Европе. Влияние мировой торговли проникает в джунгли, ведет к упадку ремесел. Труд, который выпадает на долю африканца, безрадостен. Африканец выходит на арену в эпоху борьбы за власть и бурной политики. Индивид втянут в них и не имеет условий для развития. Швейцер считает, что главной проблемой эмансипации должно быть усвоение идеи ближнего, идеи братства. Это нелегко при существующей здесь враждебности к представителям другого племени. Разгораются политические страсти, и старая вражда вспыхивает с новой силой, на новом, оснащенном цивилизацией уровне.
Швейцер с удивительной точностью предсказал все, что произошло потом в соседнем Конго. Он предсказывал распри и братоубийственную резню в других частях Африки. Он воспринимал африканские проблемы во всей их сложности, как человек, любящий этот континент, которому посвятил полвека, как человек, незнакомый с быстротекущей политической терминологией, но знакомый с реальными проблемами африканской жизни. Как философ, исповедующий уважение к человеку и к его жизни.
Швейцер прозорливо предупреждал о том, что свобода, приобретаемая народами Африки, будет свободой, ограниченной до тех пор, пока страны эти не обретут экономической независимости на здравой экономической основе.
Швейцер понимал, что, наверное, самым дремучим и темным из того, что касалось «темного континента», было невежество белого человека в отношении этого континента. Швейцер призывал к кропотливому и самоотверженному труду этической личности на страждущей земле. Он опасался кровавых потрясений, которые каждый раз отбрасывали его пациентов еще глубже во тьму джунглей, туда, где слоны вытаптывали последние посевы, где тайные общества выходили из зарослей под мраком ночи, где гнили хижины брошенных деревень.
Обо всем этом часто думал Старый Доктор, возвращаясь из деревни прокаженных мимо любовно взлелеянной им плантации. С «верхней» дороги, ведущей от лепрозория, открывалась даль девственных лесов и синие просторы Огове.
Заметив на горизонте облако, Старый Доктор кричал рабочим, чтоб немедленно уходили домой: все они заражены малярией. Сам он тоже спешил к больнице, сжимая под мышкой старенький зонтик, и озабоченно думал. Откуда это странное облако в сухой сезон? Нет, право, климат Ламбарене меняется. Он не помнил таких дождей в 1915, в 1925, в 1935 и даже в 1945 годах. Может, это связано с ядерными испытаниями? Тогда надо выяснить это немедленно. Да какое они имеют право ставить под угрозу крестьянские посевы?! Впрочем, что им до посевов, если их не смущает, что уже сегодня коровы едят отравленную траву, дети пьют отравленное молоко, рыбаки ловят отравленную рыбу, человечество пьет отравленную воду, женщины все чаще и чаще рождают ублюдков! Политиканам нужно пугать противника, генералам бряцать ядерными взрывами ценой в миллиарды долларов. Как всегда, с горечью усмехнулся Швейцер, копейки на здравоохранение, копейки на благоустройство деревень – миллиарды на бомбу. Газеты полгода звонят о какой-нибудь новой больнице или школе и походя сообщают о взрыве, который обошелся в десять тысяч больниц и принесет в будущем этой единственной больнице дополнительно сто тысяч пациентов. «Цивилизация» была в зените, и бедные земляне все еще не понимали, что это последняя цивилизация, другой уже не будет, ни лучшей, ни худшей, а будет одна могила для белых, черных, красных...
По инициативе Лайнуса Полинга группа ученых обратилась в ООН. Они требовали немедленно прекратить ядерные испытания в атмосфере. На этот раз доктору Либби, находившемуся на службе в казенной комиссии, пришлось бы туго, если бы он вздумал ответить. Что до виконта Черуэлла, то ему не пришлось бы жаловаться на неосведомленность паникеров. Под петицией стояли подписи более девяти тысяч видных ученых из сорока четырех стран мира. Среди тридцати шести лауреатов Нобелевской премии, подписавших петицию, был и доктор Швейцер.
В том же году русские читатели получили возможность заочно познакомиться с доктором из Ламбарене: московская «Литературная газета» напечатала прекрасный очерк Мариэтты Шагинян о Швейцере. В те времена еще ни один русский не бывал у Швейцера. Что касается журналистов всех прочих стран, то они регулярно смущали покой больницы. Журналист становился привычной фигурой в Ламбарене.
Ф. Фрэнк в книге о своей жизни в Ламбарене дает собирательный образ такого заезжего борзописца и даже пытается «сделать обзор всей той чепухи», которую пишут о Швейцере:
«Реальность словно бы ничего не значит для сотен авторов, которые описывают свои приключения в Ламбарене. Часто я задумывался над тем, многие ли из этих литераторов вообще бывали там. Персонал больницы утверждает, что значительный процент этих людей все-таки бывал в Ламбарене и провел там не меньше полдня. Если такой литератор приезжал с женой, то он посылал свою половину побродить по больнице, сфотографировать кое-что и кое-что записать; сам он при этом оставался в помещении и тотчас садился за машинку. Жена его... конечно, никогда не видела раньше африканской деревни. Бедная женщина, обильно смазанная мазью против насекомых, немедленно приходила в ужас от убожества, в котором приходится жить бедным пациентам; от огромных тропических язв, которые казались ей особенностью здешних мест, а на самом деле являются проклятьем для всей Африки; от неаппетитного туземца, готовящего пищу возле палаты... или ей, наоборот, нравилась здешняя простота, она в восторге была от туземной жизни... изливала восторги по поводу сестер, которые всех любят и гладят по головке, по поводу доброго доктора, который склоняется у изголовья каждого больного, подперев рукой львиную голову, или философствует под ананасовым деревом. Что за беда, если ананасы не растут на деревьях, а произрастают на грядках, как простые тыквы... За обедом обнаруживалось, что доктор – это реакционный тиран, который железною рукой правит своей маленькой империей; дальше – пение гимнов и чтение библии.
