Закончив диктовать, следователь забрал написанное, и перешел опять к допросу.
— Мы проверили все ваши показания, Юрий Александрович. Все, что вы сказали о себе, — правда, включая и вашу ссору с ректором, хотя ректор и не драматизирует ее так, как это делаете вы. Кроме того, мы навели о вас справки и отовсюду получили самые лестные отзывы. И ректор Любавский и профессор Бирштейн сказали, что вы во всех отношениях примерный работник. «Вот когда я получил дивиденды за правильно выбранную тактику» подумал я.
Следователь помолчал немного, а потом продолжал:
— Принимая во внимание эти благоприятные характеристики, Председатель Комитета Государственной безопасности Аджарской АССР уполномочил меня предложить вам:
— Сознайтесь в том, что вы собирались бежать в Турцию, — и мы сразу освободим вас! Поедете домой, в Ленинград… Я обещаю вам: если вы сознаетесь, вам за вашу попытку ничего не будет. Поймите: как только вы сознаетесь — мы сразу вас освободим!
«Никакой логики нет в том, что они говорят мне сегодня! — подумал я. — Десять минут назад образец почерка зачем-то брали, в написании открытки обвиняли, а теперь освободить обещают».
А вслух я сказал:
— Извините меня, но я не хочу на себя наговаривать напраслину. Зачем я буду говорить о намерении, которого у меня не было и быть не могло.
— Наговаривать не нужно, но так сходится, что у нас — серьезные подозрения в этом. Вот штормовую погоду, о которой вы говорили, нам не подтвердили. Шторм действительно был, но он был ночью, а не днем. А вы утверждаете, что плыли днем.
— Да, я плыл днем.
— Вот, если бы вы доказали нам, что ночью вы были на берегу, тогда мы сразу бы вас освободили! — вдруг сделал он новое предложение. — И не только освободили, но еще и извинились бы перед вами!
— Я же сказал вам, что я ночевал на теплоходе.
— Теплохода сейчас нет в Батуми, — подтвердить это нельзя. А может быть, вы ночевали не на теплоходе? Скажите нам, где вы ночевали? Как только убедимся в том, что вы ночевали на берегу, — сразу освободим вас! Вот вам мое слово! Подумайте!
И он отпустил меня обратно в камеру.
Пока вызывали надзирателя, чтобы отвести меня в камеру, я находился в другом кабинете, где работал офицер, тоже грузин, как-то связанный с расследованием моего дела и всегда сопровождавший меня в поездках.
— Ну, как дела? — спросил он меня, когда мы остались одни.
— Да вот, не верят мне, что я только пловец-марафонец, подозревают в попытке побега в Турцию.
Офицер встал из-за стола, за которым писал что-то, подошел к двери и плотно прикрыл ее. Я обратил внимание на то, что он был молод и его гибкая, почти «осиная», талия выделяла его среди многих других грузин, которых я видел, хотя и они тоже были худощавы и стройны.
Потом офицер вернулся ко мне и тихо сказал:
— Я-то уверен в том, что вы хотели бежать в Турцию, но если вы сумеете отпереться от этого, я вам мешать не стану.
Я посмотрел на него внимательно, чтобы лучше понять, провоцирует он меня или нет, а офицер улыбнулся и добавил:
— Вот, за вами надзиратель идет, до свидания!
Глава 7. Гостиница «1-ое Мая»
На другой день, когда исполнилось 8 суток моего заключения, меня вдруг выпустили. Утром, как обычно, меня вызвали на допрос, поэтому я и со стариком не простился. Однако, вместо кабинета следователя, меня завели в соседний кабинет, где сидел офицер — мой вчерашний доброжелатель.
— Мы больше не имеем права содержать вас в КПЗ, — прямо заявил он после обмена приветствиями. — Сейчас мы вместе поедем в гостиницу «1-ое Мая» и я прикажу дать вам номер. Будете жить в гостинице. Купайтесь, загорайте, отдыхайте, только, пожалуйста, не выезжайте пока за пределы города Батуми. Мы вам скажем, когда можно будет уехать домой.
Радость наполнила меня всего. Эти его слова давали мне снова жизнь, снова свободу, снова возможность действовать. «Моя тактика оказалась успешной! Слава Тебе, Господи!» — пронеслось у меня в голове. А вслух я спросил:
— А можно будет ходить обедать в ресторан «Интурист»?
— Можно. Ходите, куда вам хочется, но только в пределах города.
На письменном столе офицера уже стоял мой чемодан, в который снова были уложены мои вещи. По жесту начальника я взял его и мы вышли. КГБ-шная машина довезла нас до гостиницы, где никогда, ни при какой погоде, «свободных номеров нет». Офицер зашел к директору, переговорил с ним и, выйдя из кабинета, сказал мне:
Одноместных номеров нет. Вы не будете возражать если вас поселят в двухместный? Номер хороший: на втором этаже, с балконом.
«Буду ли я возражать? Это после КПЗ-то?»
— Нет, я не возражаю.
— Тогда, пожалуйста, оформляйтесь. Я — поехал. Зайдите к нам через три дня, в 11 часов.
— Хорошо, спасибо, до свидания.
Номер оказался действительно хороший, старинный: высокие потолки, много воздуха и света, посредине — две великолепные кровати, у стены — большое трюмо. Я подошел к этому трюмо… На меня смотрел какой-то хиппи. За 10 дней, что я не брился, моя борода отросла на палец. Мои волосы всклокочены, а рубашка — грязная выше всякой меры.
«Администратор гостиницы, конечно, уже знает, что я сидел, потому и не выразил никакого удивления моим видом» — подумал я.
После бритья и бани я выстирал и развесил на балконе сушиться свои вещи, и вспомнив об одном сомнении, которое точило меня, полез в чемодан. Я достал из него все пакеты с шоколадом, с пробирками, — и внимательно осмотрел их. Ни один пакет не был вскрыт. Что это? Необыкновенное доверие ко мне или — халатность чекистов? А вдруг там у меня не коньяк, а — яд, или какая-нибудь проба радиоактивной воды?
«Нет, все-таки, советские чекисты — не очень хорошие детективы», — подумал я.
Потом я купил несколько пакетов сахара и несколько пачек папирос, и понес все это старику, с которым сидел в одной камере. Надзиратель очень удивился, когда увидел меня:
— Вас выпустили?
— Да.
— А как же ваш побег в Турцию?
— Никакого побега не было. Просто, я — спортсмен.
— Вот оно что! А передачу взять я не могу. Принесите в воскресенье.
— Да в воскресенье меня здесь не будет! — соврал я. — Завтра я уже уезжаю. И вот вам за работу! — я отделил надзирателю две пачки папирос.
После этого он согласился передать остальное деду.
* * *
Вечером я гулял по городу и остро наслаждался свободой. У меня было такое ощущение, что кроме моря, воздуха, цветов и нарядных женщин больше ничего нет, — никаких проблем. Я нашел старинную кофейную, где раньше никогда не бывал, и выпил такого превосходного кофе, какого никогда больше мне пить не приходилось. Вернувшись домой, я увидел соседа. Им оказался молодой грузин, колхозник, «приехавший в Батуми отдохнуть». Совершенно невероятный пассаж для России! Этого и представить себе невозможно, чтобы колхозник откуда-нибудь из Ленинградской или Рязанской области летом поехал на море отдыхать, но в Грузии — все возможно. Хотя я не исключаю, что этот «колхозник» работал в «колхозе» под названием «КГБ» и был поселен со мною специально. Однако, внешне это был очень приятный молодой человек и, расставаясь с ним через несколько дней, мы даже обменялись адресами. Правда, впоследствии мне не приходила идея — побывать у него в гостях.
