фантастической погруженности в творчество. Вместе с тем мы увидим, как повеселеет и расцветет он в Италии. Но до этого еще далеко.
А пока что в 1811 году мы застаем его в Твери, куда он попал, очевидно, по рекомендации все того же графа Ростопчина. Что ему было делать в Твери? Думаю, что и на этот раз его погнала туда не «охота к перемене мест», а страстное желание получить наконец средства (пенсион) для поездки за границу. На академию он больше в этом отношении не надеялся. Хватит разочарований! Помочь могла только царская семья. С великим князем Константином не вышло. Но была еще дочь Павла I – Екатерина. После первого замужества она обосновалась в Твери, где возник малый двор и куда устремились жадные до чинов молодые дворяне.
Глава 5. Тверское уединение
Однажды поздним летним вечером Ореста, засидевшегося в гостеприимном доме Александра Бакунина и его молодой жены Вариньки (как называл ее супруг), хозяин позвал прогуляться по двору.
Это был их тверской дом, но вскоре они собирались перебраться на жительство в прелестное поместье под Тверью – Премухино, где Александр Бакунин родился. (Как жаль, что Кипренский, видимо, Премухина – теперь говорят Прямухино – не посетил и только по описаниям знал об этом райском уголке, впоследствии воспетом Лажечниковым, Белинским, Иваном Тургеневым. Они там влюблялись в подросших дочерей Бакунина, спорили, мечтали.)
Уже из Петербурга зимой 1813 года, готовясь уехать в Италию (поездка вновь была отложена), Кипренский в письме благодарил Александра Бакунина за заботу о сестрице Анне, которую Бакунины согласились поселить у себя в Премухине. «…Вы тем оказываете мне не токмо дружбу, но и благодеяние», – писал Кипренский [56], который всегда с большей охотой просил за других, чем за себя. (Осуществилось ли это намерение, неизвестно…)
Вышли в ночной палисадник, окружавший дом. Александр Бакунин до безумия любил природу и даже в городе старался окружать себя ею. В палисаднике глухо шумели деревья. Хозяин кликнул Ваньку, десятилетнего дворового, который, между прочим, брал у Ореста уроки рисования в очередь с Варварой Александровной. Тот принес мелкий саженец какого-то деревца, а также лопату с красным черенком.
– Вот, Орест, – Бакунин с улыбкой протянул Кипренскому саженец, – хочу, чтобы вы посадили у меня итальянский клен. В Премухино вас не зазвать, так хоть здесь посадите. Ванюша выкопает ямку.
– Нет уж, я сам! Я ведь родился на мызе. Не верите?
Кипренский тихо рассмеялся и выхватил из рук Ваньки лопату. Луна осветила двор, невдалеке засияла Волга, а на деревьях в саду вспыхнули ветки. Он обязательно нарисует такой пейзаж – с луной, рекой и деревьями в отсветах и бликах, когда тоскливая тишина ночи наполняется предчувствием грядущих блаженных преображений.
Бакунин тоже взглянул на посветлевшее небо:
– Мне привезли этот саженец из Турина. Я там учился в университете в отрочестве и юности – на факультете естественной истории. Я – ботаник, знаете ли. А стихи – это так, безделки. Только Гаврила Романыч принимает всерьез. Италия, Орест, прекрасна, я понимаю, почему вы туда рветесь…
– А Россия? – спросил Орест. – Не стали вы ее ненавидеть, побывавши в Италии?
– В России я нашел свое счастье, – пробормотал хозяин и, помолчав, горячо продолжил: – Я и не надеялся, Орест! Я не мог надеяться. Варинька годится мне в дочери. Она жила в соседнем имении, в тридцати верстах от Премухина. Моя сестра была замужем за братом ее отчима. И вот, Орест, я так отчаялся, что решил… Да, я решился… И это было год назад! Невероятно! А тут сестра Татьяна, узнав про мою беду, возьми и поговори с Варинькою. Ей восемнадцать, а мне, Орест, уже сорок два.
Орест с удовлетворением подумал, что он лет на пятнадцать помладше Бакунина. Но что-то в этой истории его необыкновенно захватывало. Юное, нежное существо и сильный, поживший, опечаленный грузом бед человек.
– И что же дальше? – осторожно спросил Орест.
Словно Бакунин рассказывал сюжет его собственного будущего романа. И от этого рассказа словно зависела та самая настоящая любовь, которая должна же ему наконец явиться! Надоели эти миражные влюбленности. Вот и сейчас он увлекся Екатериной Павловной, дочкой сумасбродного Павла I. Даже объяснился, когда давал ей урок рисования, упав на колени. Она улыбнулась, нахмурилась и выгнала его вон из комнаты. А чего он ждал? Она же вся искусственная, все время играет. Все по этикету. Но почему все его влюбленности как бы заранее обречены? Может, это он сам боится грозной и неотвратимой любви? Любви взаимной?
– Вы спросили, что дальше? – Александр Бакунин точно очнулся от воспоминаний. – Татьяна ввечеру завела Вариньку там, в Баховкине, в беседку и спросила, что та думает обо мне. И Варинька призналась, что давно… давно в меня влюблена. И только стыдилась признаться. Как я не умер, Орест, когда Татьяна мне это сказала!
– Хорошо, что вы до этого не умерли от собственной руки, – заметил Орест, улыбаясь.
– Судьба уберегла! А знаете, Орест, зачем я хочу посадить этот саженец ночью?
– Лучше принимается? – пошутил Орест.
Но Бакунин ответил серьезно:
– Напротив, итальянский клен очень солнцелюбив. Растет в горах и на открытых солнечных местах. Мы с вами посадим его ночью. Он переживет эту холодную июньскую ночь. Для него она холодная, ведь он – средиземноморец. А утром он увидит солнце. Его счастье просто отложено…
Орест уже вырыл в глинистой почве ямку и посадил в землю маленькое растение с чуть лохматыми серо-голубыми с изнанки листьями – безжизненное и совсем поникшее.
Бакунин продолжил после паузы:
– Да, завтра он увидит солнце. Чуть-чуть подождать. Но примется ли он?
Он дружески коснулся руки Ореста, испачканной на этот раз не краской, а землей.
– Я верю, Орест, что вы увидите итальянское солнце.
– Видно, у меня на роду «отложенное счастье», – рассмеялся Орест. – И знаете, мне даже кажется, что в Италии я предпочту не солнце, а луну.
Ванька принес из колодца воды и полил маленькое дрожащее растение.
– Вот будет о вас память, – сказал хозяин, несколько расчувствовавшийся. – Пойдемте в дом. Слышите? Наш милый корсиканец Лоди что-то уж слишком бурно разыгрался на фортепьяно!
…С весны 1811 года Орест Кипренский жил в Твери, где в это время находился малый императорский двор великой княгини Екатерины Павловны, вышедшей замуж за принца Георга Ольденбургского – младшего сына сестры вдовствующей имератрицы. Принц был назначен генерал-губернатором Твери.
Бывал тут Николай Карамзин, читавший в рукописи «Историю государства Российского», и сам Александр I, привязанный к сестре. Сюда стекались молодые дворяне, например братья Кочубеи, один из которых пишет о влюбленности Кипренского в Екатерину Павловну [57]. Видимо, об этом при дворе ходили слухи. Говорили даже, что он ей признался во время урока рисования [58], но Василий Толбин не решился привести этот шокирующий факт в своей биографии Кипренского.
