Проведя утро в школе, Ли и его друзья шли в ближайшую закусочную, где продавали пироги и картофельное пюре – в то время кусок пирога и пюре можно было купить за десять пенсов. Кроме того, мальчики питались «хлебом с вареньем, шоколадом и картошкой фри».[119]
Вне школы Ли любил наблюдать за птицами, кружившими над местными высотками; он вступил в Общество юных орнитологов. Он сравнивал себя с героем «Кеса», фильма 1969 года о дружбе мальчика с пустельгой.[120] В одном интервью он рассказал, что завидовал птицам, потому что они свободны. Свободны от чего? «От насилия… психического, физического», – ответил он, но в подробности вдаваться не стал.[121] Кроме того, он любил играть с домашним любимцем, черным чау-чау, которого официально звали Черным Магом Чен-Ли, а неофициально Шейном. По словам Джойс, пес был «кротким, как ягненок».[122] В 1983 году Шейн умер, прожив пятнадцать лет. Ли был безутешен, но вскоре полюбил собаку, которую взяли взамен Шейна, рыжего чау-чау Бена с синим языком. По словам Питера Боуза, Ли внес свой вклад в покупку собаки; деньги он зарабатывал после школы, собирая стаканы в пабе «Отражения», который находился недалеко от школы. Однажды Ли и его школьный друг Рассел Аткинс после уроков проходили мимо паба; бармен спросил, не хотят ли они немного заработать. Мальчики тут же согласились работать в обеденное время и утром по субботам и воскресеньям. Плата, 30 фунтов в неделю, показалась им огромной. Кроме того, им очень понравилось внутреннее оформление – все стены были завешены огромными зеркалами, откуда и название паба – и блестящая барная стойка. «Не скажу, что там собирались одни преступники, но нравы там были суровыми», – вспоминает Рассел. Через несколько месяцев управляющий Кенни предложил мальчикам подрабатывать и по ночам – собирать со столов стаканы. Рассел отказался, а Ли согласился. По словам Рассела, «там случались драки, но тогда дрались повсюду». Мальчики работали в пабе до тех пор, пока «Отражения» не закрыли – тогда им исполнилось шестнадцать лет. «Однажды мы пришли туда за зарплатой, но полицейские нас не пустили, – сказал Рассел. – Что-то случилось, точно не знаю что, но нам запретили заходить внутрь».[123]
Ли не очень любил делать уроки и помогать по хозяйству; в свободное время он предпочитал слоняться по кварталу с друзьями. Они с Джейсоном шли в ближайшую промзону и швырялись камнями в автоприцепы, где жили цыгане, а потом быстро убегали. Они любили залезать в брошенные магазинные тележки и катались в них по улицам. Иногда раскачивались на веревке, которую привязывали к перилам моста. Однажды, когда на веревке качался еще один их приятель, Реймонд, Ли и Джейсон перерезали веревку, и мальчик грохнулся о землю. Тот же трюк они повторили позже, когда кто-то раскачивался под железнодорожным мостом; но в тот раз «мальчик упал в реку – мы до смерти перепугались», – вспоминает Джейсон.
Раньше на углу Джапп-Роуд-Уэст и Карпентерс-Роуд стояла бензоколонка. Мальчишки привязывали старый бумажник или кошелек к куску рыболовной лески, бросали бумажник перед бензоколонкой и прятались в кустах. Они хохотали, когда прохожие нагибались за кошельком, который «убегал» от них. Жертвы их розыгрышей гонялись за кошельком по всему двору. «Мы были настоящими сорванцами, превращали жизнь людей в ад», – вспоминает Джейсон. Готовясь к ночи Гая Фокса, Ли, Джейсон и их маленькая банда старались сложить костры больше, чем у конкурирующих банд из соседних кварталов; они часами мерзли, охраняя огромные груды сломанных деревянных ящиков и подобранных поленьев.[124]
Однажды в 1983 году грубые шутки едва не довели их до колонии. «Лет в четырнадцать я утащил с лимонадного завода несколько бутылок», – вспоминал Маккуин позже, когда его спросили, нарушал ли он закон.[125] Джейсон хорошо помнит то происшествие; их любимая игра заключалась в том, чтобы проникнуть на территорию завода «Швепс», расположенного через дорогу, возле Эбби-Лейн. Мальчишки перелезали через забор, забирались в кузовы грузовиков, развозивших готовую продукцию, и пили тоник или имбирное пиво. «Помню, однажды мы услышали, как мимо проходят полицейские, и мы спрятались, но они нас нашли», – сказал Джейсон.[126]
Питер Боуз называет Ли «крутым», потому что «он никого не боялся»,[127] и, несмотря на то что в школе Ли дразнили «девчонкой» или «голубеньким», Джейсон «не верил в то, что он гей».[128] После школы и по выходным Ли и Джейсон ходили на местную стройплощадку на берегу реки Ли. Там Ли часто целовался с местными девочками – среди них были Шерон, Мэрайя и Трейси, которая была карлицей. «Не хочу вдаваться в подробности, но я знаю трех девочек, с которыми целовался и обнимался Ли, – сказал Джейсон. – Одна из них согласилась зайти немного дальше, хотя они и не занимались сексом в полном смысле слова. Они просто дурачились. Ну а насчет того, что он гей, – нет, что вы… я очень удивился, когда узнал».[129] Питер, правда, заметил одну подробность, о которой не задумывался раньше: Ли часто надевал в школу девчачьи белые носки. Он так и не понял, было ли это потому, что Ли вынужден был брать носки у сестер из-за бедности в семье, или таким образом его друг выражал свою ориентацию. «Будь он сегодня жив, я бы у него спросил», – сказал Питер.[130]
Черно-белая фотография, снятая на третьем году обучения Ли в школе, показывает, что стиль и мода не играли большой роли в жизни мальчишек из «Рокби». В конце четверти им позволили снять форму и прийти в школу в своей одежде. Почти на всех мальчиках нейлоновые куртки – скорее всего, они надевали их и поверх школьной формы – неброские рубашки, свитера и брюки. Ничто не указывает на то, что кто-то из них был панком или «новым романтиком» – даже в джинсах далеко не все. В целом мальчики выглядят уменьшенными копиями своих отцов, выходцев из рабочего класса. И во внешности Ли нет ничего примечательного. Одетый в практичную однотонную куртку, он смотрит прямо в объектив и улыбается. Может быть, он улыбается, потому что знает: его ждет блестящее будущее?
Иногда Питер и Ли поднимались на лифте на верхний этаж соседней высотки «Джеймс-Рили-Пойнт». Друзья курили сигареты «Эмбасси № 1», сидя на черной лестнице и глядя на Эссекс. Они болтали о школе, о своем квартале и своем будущем. Ли испытывал какое-то томление, желание чего-то достичь, но ему хватало здравого смысла понять, что он, по крайней мере в глазах учителей, «всего лишь очередной хулиган из Ист-Энда, который ничего толком не добьется».[131] «Не думаю, что он понимал, кем станет, но он хотел заняться искусством, творчеством, – вспоминает Питер Боуз. – Правда, не забывайте, что мы были мальчишками из рабочего района Лондона. У нас по-настоящему не было никаких возможностей. Школа напоминала фабрику – мы приходили туда, учились под присмотром, в конце нас выпихивали, и, что бы кто ни получал, желали удачи».[132] Питер вспоминает один разговор с Ли о его среднем имени. «Ему очень нравился Александр Македонский; он уверял, что его семья происходит из его рода». Прошлое влекло Ли; ему казалось, что там интереснее и безопаснее. Наверное, там он находил убежище от суровой реальности и боли настоящей жизни.
