А по особняку я потом прикинул: скорее всего доложить о нас начальству он еще не успел, а значит, сам на себя докладывать не станет. Так что никаких последствий быть не должно. Так и вышло.
Вот таким для меня выдалось первое знакомство с особистами, а потом я с этими ребятами неоднократно общался. У меня же пять машин сгорело, а на каждый случай потери танка непременно пишется рапорт. Указывается, где и что произошло, а в батальоне и бригаде комиссии разбирают эти дела и задают вопросы. А самый ответственный и любопытный – представитель особого отдела. Так что в последующем я с ними не раз встречался, но никаких инцидентов не возникало.
Сейчас в прессе, в кино особистов принято выставлять исключительно в негативных тонах, но все же от людей зависит. Да, кто-то более ревностный, кто-то хотел выслужиться, и может быть, кому-то и не повезло. Вполне такое допускаю. Но меня сколько раз и на комиссиях расспрашивали, и когда они появлялись у нас в боевых порядках и задавали вопросы, то чего-то такого не было. А в том случае, даже еще проще вышло. Это же временное формирование, и оно нигде по документам не прошло и не оформлялось. И, кстати, что с той группой сталось, чем дело закончилось, до сих пор понятия не имею и даже знать не хочу… Так что когда представился, мне дали лист карты той местности, где это случилось, и я письменно все описал. Сам подписал, все члены экипажа, и больше вопросов не возникало.
Когда возвратились с этих похождений, батальон уже бои не вел. Техники совсем не осталось. Отдыхаем, учимся, с солдатами занимаемся. Уже февраль шел, а еще в январе был утвержден новый гимн Советского Союза. И мне запомнилось, как замполит приходит:
– У нас новый гимн, надеюсь, вы его выучите за три дня?
– Конечно, выучим!
– Хорошо, тогда через три дня зачет буду принимать.
Ну, все выучили, конечно, а потом и солдат стали ему учить.
Причем мы стояли всего в 13 километрах от этих Погребищ. И была у меня мысль туда съездить, посмотреть: может, стоит еще наш танк? Но так и не удалось.
А вскоре наступило 23 февраля, и тот день в моей памяти остался как большой праздник. Нас заранее предупредили, что состоится общее построение. И на этом митинге был зачитан приказ о награждении, и я получил свою первую награду – орден Красной Звезды. И получил знак «Гвардия». Он у нас автоматически не выдавался, только специальным приказом присваивали. И я считаю, так правильно. Такое звание нужно делом заслужить, а не автоматом получать.
Вечером с ребятами собрались. По традиции награды нужно обмывать, а я ведь в жизни и не курил, а на войне и не пил никогда. Тем не менее ритуал – положено. Орден в кружку опустили, я пригубил, и ребята за мое успешное награждение продолжили.
И запомнилось, что в те же дни был разоблачен тот жулик, который в запасном полку у меня сапоги украл. Как ребята об этом узнали, уже не помню, но оказался один из членов экипажа по фамилии Кузнецов. Жулик чистейший, ростовский, высокого класса. Он их, конечно, сразу продал. Мне доложили, но я не стал связываться: «Решайте с ним сами…» Как с ним поговорили, не знаю, но факт тот, что он потом три дня не выходил из хаты даже поесть. А сразу после этого написал рапорт, и его перевели в другую часть.
Ну а в начале марта получили танки новой модели – Т-34-85 и стали их изучать. Своего Савина я как раз тогда отправил на учебу в училище, а остальные ребята остались в моей же роте, но в других экипажах. Ведь система какая была?
Когда прибывало пополнение, то, как правило, из них никто боевого опыта не имел. Только обучение прошли. Поэтому экипажи в таких случаях всегда формировали путем смешивания. Чтобы в экипаже обязательно оказался кто-то из опытных солдат. Ротный со взводными вместе садились и распределяли. У меня, например, ротный механика-водителя заберет, а нового мне еще нужно изучить. Сколоченность экипажа – это ведь не пустые слова. Так что тут целая система. Но из новых ребят я почти никого не помню, потому что совсем мало с ними находился. Сначала в санбат загремел, а потом меня ранило.
В марте, когда освоили новые машины, нас срочно ввели в бои. Там противник отчаянно пытался прорвать нашу оборону и овладеть крупным населенным пунктом, который мы удерживали. Когда на противоположной окраине села немецкие танки вошли в колхозные постройки и создалась угроза тылам, последовал срочный приказ: «Три танка перебросить на помощь соседям!»
Двинулись на большой скорости по центральной улице, а я шел первым. Пройдя примерно полпути, успел ощутить страшный удар со свистом, и все…
Очнулся от боли во всем теле и холода. Слышу разговор, но понять ничего не могу. Лежу на спине, а мне на лицо льют холодную воду. Более-менее пришел в себя, члены экипажа помогли встать. Смотрю, а мы на проезжей части дороги, прямо посреди улицы. Но не могу понять, почему я оказался здесь и вне танка. Почувствовал тошноту, головокружение, и ребята помогли перейти на обочину дороги. Напоили водичкой. Но боль усиливалась во всем теле, и особенно в шее. Даже не смог повернуть голову. Попытался вспомнить случившееся.
Во время движения я стоял в открытом люке, но в какой-то момент, что-то мелькнуло перед глазами, и все. И лишь когда ребята обнаружили телефонный кабель, переброшенный через улицу примерно на высоте танка, все прояснилось. Этот кабель зацепил меня за подбородок и вышвырнул на ходу из машины. Но из-за того, что танковый шлем был правильно надет и застегнут, я отделался достаточно легко – легким сотрясением головного мозга, ушибами и синяками.
Сержант Тихомиров, наводчик орудия танка Т-34-85. Апрель-май 1945 г.
Но не зря говорится: не было бы счастья, да несчастье помогло. За десять дней лечения в медсанбате корпуса я хорошо отдохнул и вдоволь выспался за всю эту зимнюю кампанию. Чувствовал себя полным сил и энергии воевать дальше, но вскоре после возвращения в батальон мой танк сгорел в неравном бою, а сам я был ранен.
Это случилось 29 апреля 1944 года в районе города Коломыя. С утра пошли в атаку. Вроде километров пять успешно продвинулись, а затем перед нами оказалась небольшая высота, и командир принял решение обойти ее. Мой взвод пошел обходить высоту справа, второй слева, а третий я и не помню. Вот тут меня и подбили… Откуда шарахнули, не знаю, не видел. Но попадание было в борт почти под прямым углом.
Нас моментально обдало пламенем, но за счет постоянных тренировок все успели выскочить. Ведь когда шарахнет, мозг отключается, и делаешь все на автомате. Только на земле приходишь в себя и соображаешь, что произошло, как. Тут перекличка начинается между экипажем: «Все?» – «Да!» – «За мной!» А была жуткая распутица, так поползли в тыл по следам гусениц своего танка.
