Конечно, молодой Плисецкой было трудно соперничать с этими легендарными исполнительницами. Позже она заменила то проклятое фуэте, которое у нее не было стабильным, на стремительный круг. Но на прогоне и премьере фуэте получилось без задоринки, «на пятачке».
«Наверное, я танцевала «Лебединое озеро» несовершенно, — сказала однажды Майя Михайловна. — Были спектакли удавшиеся, были с огрехами. Но моя манера, принципы, кое-какие театральные новшества привились, утвердились. «Плисецкий стиль», могу сказать, пошел по миру. Со сцены, с экрана телевизора нет-нет да и увижу свое преломленное отражение — поникшие кисти, лебединые локти, вскинутая голова, брошенный назад корпус, оптимальность фиксированных поз. Я радуюсь этому. Я грущу.»
Однако она оказалась самым строгим своим критиком. Публика приняла ее Одетту-Одилию с восторгом. Газеты писали, что Плисецкая блистательно показала превращения, происходившие с ее героиней, то сбрасывая с себя колдовские чары, то снова становясь лебедем. Балерина постаралась переключить внимание аудитории с абстрактной техники на душу и пластику. Взгляды приковывались к рисунку лебединых рук, излому шеи; никто не замечал, что ее па-де-бурре не так уж совершенны. «Немало балерин «Гранд-опера» могли исполнить па-де-бурре отточеннее, с лучшим вытяжением подъемов, выворотнее, — признавала она. — А вот спеть руками и абрисом шеи тему Чайковского?..»
Та премьера, несмотря на дневное время, собрала чуть ли не всю театральную Москву. После оркестрового прогона поползла молва, что «Лебединое» Плисецкой удалось. В зале было много громких имен. Лавровскому работа тоже понравилась, и с его подачи спектакль стал самым популярным блюдом для важных зарубежных гостей. В «Лебедином озере» Плисецкую видели все главы иностранных государств, посещавшие Советский Союз. Гвоздем программы знакомства со страной было посещение Большого театра, на сцене которого господствовал балет «Лебединое озеро» с Майей Плисецкой в главной роли.
«Для гостей я натанцевалась всласть, — говорила Плисецкая. — Кого только не угощали «Лебединым» со мною! Маршала Тито, Джавахарлала Неру и Индиру Ганди, иранского шаха Пехлеви, американского генерала Джорджа Маршалла, египтянина Насера, короля Афганистана Мухаммеда Дауда, приконченного позднее, императора Эфиопии Селассие, сирийца Куатли, принца Камбоджи Сианука.»
Когда в Москву в очередной раз наведался Мао Цзэдун, Великий кормчий народов Востока, то вместо запланированного «Красного Мака» он тоже потребовал «Лебединое». Оказывается, для китайца «Красный мак» ассоциировался исключительно с наркотиком, а вовсе не с революцией!
Охрана в тот день была удесятерена. Особый пропуск, который успели отпечатать ретивые блюстители за ночь, проверялся у каждой без исключения двери. Его надо было держать при себе в лифе пачки на груди. Танцуя, Майя боялась: вдруг на шене или в прыжке пропуск выскользнет, а «ворошиловские стрелки» в ложах примут его за новейшее взрывное устройство и откроют по ней огонь. Но все прошло гладко. В конце спектакля растроганный Мао прислал исполнительнице гигантскую корзину белых гвоздик.
Было в ее жизни и несколько особых «Лебединых», запомнившихся. Так, в 1959 году в Пекине собрались все народные артисты СССР — из Большого и Кировского театров. Она танцевала «Лебединое», а дирижировал — Евгений Светланов. Репетиций никаких не было, но Светланов — не балетный дирижер и не был знаком со спецификой. «Мне-то темп не важен, я любой все равно поймаю. Но то, что сделал Светланов, превзошло все. Это был его диалог с Чайковским. Особенно я была потрясена в третьем акте, который начинается трубами, — выход Одиллии, пауза. И вдруг взрыв звуков в невероятном темпе. Но я успела. Это было эффектно.
Дальше, уже в финале, идут туры по кругу, и он снова задал такой темп! Я начала круг и подумала: «Или насмерть, или выжить!» Вышло! И какой был успех!» — вот так описала тот спектакль сама Майя Михайловна.
А однажды в па-де-де во время адажио Одиллии и Принца из «Лебединого озера» у нее оторвалась тесемка от туфли. Бросить Принца и заняться тесемкой? Невозможно. И тогда она просто скинула туфлю, и швырнула ее на рампу, а весь финал, состоящий из пируэтов на левой ноге, провела в одной туфле, а правая нога была босая.
«Лебединым» положение Плисецкой в театре на порядок укрепилось. В перечислениях новых послевоенных имен, «подающих надежды талантов», когда разговор заходил о балете, список начинали с нее. Эта «обойма» имен путешествовала из газеты в газету и предопределила выбор участников на Фестиваль демократической молодежи в Праге летом 1947 года. Но при заполнении анкеты Майе Михайловне пришлось указать, что ее отец был репрессирован в 1937-м как «враг народа». В итоге в Прагу она попала не сразу.
Все уехали, а она осталась в Москве. Ее вызвали на собеседование в ЦК комсомола, задавали вопросы. Это был тот редкий случай, когда у Майи получилось стать дипломатом и она сумела комсомольцам понравиться. Утром в сопровождении «лощеного комсомольского клерка» она вылетела в Прагу. Этот клерк потом внимательно наблюдал за ней всю поездку: как поведет себя дочь «врага народа» в первом зарубежном вояже?
Прага показалась Плисецкой зажиточным, красивым городом, очень буржуазным. Частные лавки, маленькие магазинчики, рынки не страдали от отсутствия товаров. Только денег у советских артистов не было. По одному «в город» ходить было запрещено, только группами — не менее трех человек. Артистов возили на стадионы «болеть за своих». В автобусах неизменно пели хором: «Дети разных народов, мы мечтою о мире живем». Не запоешь, значит, несогласный, ненадежный. Без голоса, а затянешь. Двумя годами позже был Будапешт, затем Берлинский фестиваль. Но суть не менялась. Заведенный в Праге порядок оставался незыблем.
Хорошая жизнь, зарубежные поездки — все это длилось недолго. К концу ее пятого сезона в Большой театр назначили нового директора, Александра Васильевича Солодовникова, который сразу невзлюбил слишком уж независимую балерину.
Невзрачный, сутулый, в больших очках, в вечно жеваном костюме с оттопыренными карманами, всегда в белой рубашке, всегда при галстуке — этакий «товарищ Огурцов». Он просто забыл о существовании такой балерины — Майя Плисецкая. Забыл, что она танцевала заглавные партии, что получала награды. Зато комсомольская ячейка про нее не забыла! То и дело Майю вызывали на собрания и пропесочивали за пропуски политчасов, отлынивание от диалектической учебы. Будто было у нее — загруженной до предела — время на эту ерунду!
Как ни странно, но второй ее взлет начался со дня рождения Сталина. Это было 21 декабря 1949 года. В Кремле планировался грандиозный концерт — и после долгих проверок-перепроверок ее все же включили в состав исполнителей. А состав там был потрясающий! Уланова, Семенова, конечно — Лепешинская, из Тбилиси специально пригласили гениального танцовщика Вахтанга Чабукиани. Из оперных — Козловский с Михайловым, Вера Давыдова, Валерия Барсова.
