— Вам не кажется, что такой взгляд на мироустройство чересчур проницателен?
— Нет, ведь мне о нем поведала голубка. (Птицы летают и чаще встречаются с Облаком. Легенда, рассказанная голубкой.) Но достаточно метафизики. Если вы настаиваете, что я прибыл с Марса или, как вы туманно выражаетесь, из глубин космоса (интересно, неужели вы сумели измерить глубину свободного пространства?), я готов подтвердить — да, я посланник небес. В незапамятные времена я метеоритом упал на землю, и с 9 на 10 июля 1856 года, ровно в полночь, меня разбудил удар молнии. Я обнаружил себя сразу и во всей красе — такая гипотеза вас устраивает? Вот и воспользуетесь ею. Если кто-то выразит сомнение, сошлитесь на меня. Кстати, много ли мне осталось, ведь я собирался прожить до 110 лет?
Ошарашенный, я признался:
— Несколько дней…
— Вот видите. Скоро у вас будут развязаны руки, так что вы можете писать обо мне все что вам угодно. Только подчеркните — приоритет в использовании радиоволн принадлежит мне![7] Итак, на чем мы остановились?
— На турнюрах.
* * *
Апрель, 1882 год
Париж, Страсбург
— Понятно, какое волнение я испытал, когда вошел в двери «Эдисон континентл» в Париже. Здесь было гнездо, в котором, как мне казалось, перелетевшие через океан птенцы Томаса Алвы Эдисона засучив рукава с неподдельным энтузиазмом взялись за электрификацию Европы. Я по неопытности сразу внес несколько конструктивных улучшений в автоматические регуляторы, чем тут же завоевал авторитет в компании. Господин Бачелор, друг и бывший ассистент Эдисона, а в то время один из управляющих «Эдисон континентл», дружески попросил меня отправиться в Страсбург, где на железнодорожном вокзале компания возводила электростанцию. Дела там шли скверно, сроки окончания работ затягивались, а это грозило не только серьезными финансовыми проблемами, но и потерей репутации, что в нашем деле пострашнее денежных потерь.
Вообразите, одну из своих самых ответственных строек в Европе соратники Эдисона доверили двадцатишестилетнему сосунку!
В 1883 году я перебрался в Страсбург и энергично взялся за работу. Трудился день и ночь и тем не менее выкраивал время на создание действующей модели. Я изготовил ее собственными руками.
Якорь вращался!
Мне казалось, более надежного аргумента в пользу моего мотора быть не может. О своем открытии я рассказал мэру города Страсбурга господину Баузену и продемонстрировал опытную модель. Он пригласил меня на деловой завтрак, где я поведал собравшимся солидным господам о своих опытах.
Следует иметь в виду, что в ту пору электричество было в моде, так что гости слушали меня разинув рты. Казалось, вот она, птица счастья, изловить которую и пристроить к делу предлагал молодой инженер.
Я не жалел слов, чтобы убедить их в преимуществах переменного тока, в его волшебной силе служить людям на каком угодно расстоянии, что значительно превосходило возможности его более старшего собрата — постоянного тока. От этого ленивца много не дождешься — одна-две мили. Другое дело переменный ток и его родной сын электромотор, который с успехом мог быть использован и как генератор. Стоит только приложить механическую силу к якорю — пожалуйста, снимайте энергию в любых количествах. Посылайте ее на любое расстояние, и мир совершенно изменится.
Меня попросили продолжить лекцию в лаборатории и продемонстрировать мою модель в действии, что я с успехом исполнил.
Каков результат?
Они были вежливы и почтительны, но вкладывать средства в новое предприятие не рискнули. С этим я и уехал из Страсбурга.
Я до сих пор не могу понять почему, ведь Вестингауз, Морган и Астор заработали на этом деле миллионы долларов!
В Париже меня ждал еще один сюрприз. Господа из «Электрик континентл» отказались выдать причитающуюся мне премию в двадцать пять тысяч долларов за усовершенствования и за работу в Страсбурге, причем исполнили они это грязное дело по ловко отлаженному «американскому» методу.
Мистер Смит, к которому я обратился за получением обусловленных бонусов, отправил меня к мистеру Стиву. Тот, признавая в принципе мое право на награду, направил меня к мистеру Ионесу, который, сославшись на строго конфиденциальное распоряжение, попросил согласовать этот вопрос с мистером Куком. После посещения еще двух мистеров меня попросили обратиться снова к Смиту, который, выразив крайнее удивление, еще раз направил меня к мистеру Стиву. В Штатах это называлось погонять просителя «по лошадиному кругу».
Они добились желаемого — я не пожелал более работать в компании, в которой так беспардонно обращаются с персоналом, и решил осуществить свои замыслы в какой-либо другой стране.
Первой моей мыслью было поехать в Петербург. Там складывалась серьезная школа местных электротехников. Имена Яблочкова, Лачинова, Чиколева[8] были хорошо известны в других странах, их статьи печатались в наиболее распространенных электротехнических журналах мира. В России я рассчитывал найти поддержку своим мыслям и планам.
За советом я обратился к Бачелору. Узнав о проделке «мистеров» парижской конторы, он страшно возмутился, а в ответ на мое намерение отправиться в Петербург заявил:
— Ехать в Петербург неразумно. Разве вы не слыхали о судьбе бедного Яблочкова, едва не погибшего в своей лаборатории? Этот известный во всем мире изобретатель вынужден был покинуть свою родину и искать возможности усовершенствовать свое изобретение в Париже. А вы стремитесь из Парижа в Петербург. Послушайте меня, я хочу вам помочь. Поезжайте в Америку. Я напишу Эдисону.
Истины ради должен отметить, что никакого письма Бачелор не написал, этого просто быть не могло, потому что с Эдисоном я познакомился еще в Париже, где во время обеда в ресторане мистер «Электрический свет» заказал мне второй стейк. В Нью-Йорке меня приняли доброжелательно и дали работу за восемнадцать долларов в неделю. Оплата, конечно, была нищенская, но я был полон сил, верил в людей и был готов к любым испытаниям.
После разговора с Бачелором я решил разом обрубить все концы — продал все свои книги и немногочисленные личные вещи и купил билет на поезд до Гавра и заодно на небольшое судно, направлявшееся в Нью-Йорк. Прощальная прогулка по Парижу навеяла грусть и родила надежду. Невелик багаж, но мне и этого было достаточно.
Приключения начались на парижском вокзале. Перед самой посадкой я обнаружил, что пропал сверток с бельем и кошелек с билетами. Слава богу, наиболее ценные вещи — две тетради, в одной из которых мелким почерком были записаны мысли, вызванные изобретением, сделанным в Будапештском городском парке, а в другой стихи сербских и хорватских поэтов, — лежали во внутреннем кармане пиджака. Они сохранились.
