Бельский доложил, где ведут бои наши части, в какой помощи, по его мнению, они нуждаются; какие меры приняты по боевому обеспечению, где, кем и как организована разведка. Несколько разведывательных групп уже действовало, причем в их состав в качестве проводников были включены местные жители, в том числе и работники милиции - Пронин, Стрельцов, Ремнев и другие. Приятной новостью была переправа на правый берег артиллерийских пунктов управления. Теперь наши артиллеристы, находившиеся на левом берегу, могли прицельно вести огонь по противнику.
Когда начштаба закончил доклад, я рассказал ему о посещении штаба армии. Потом мы разошлись по полкам и батальонам. Всем командирам частей были сообщены задачи, выдвинутые командующим, и приняты меры по уничтожению гитлеровцев, засевших в главных зданиях и опорных пунктах.
Тревожно прошла эта первая сталинградская ночь. Хотя небо было безоблачным, однако звезд не было видно: их закрывал густой дым, висевший над городом. Впрочем, рассматривать звезды было некогда. У нас хватало дел и на земле. Всю ночь в центре города, где наступали полки Елина и Панихина, не умолкал грохот боя. Взрывы мин и снарядов доносились севернее нас с Волги. Там переправлялся полк Долгова.
Флаг над курганом
Кто был на фронте, тот знает, как бесконечно томительно тянется время в ожидании сигнала к наступлению. Медленно, точно цепляясь за циферблат, ползут стрелки часов, а впереди - неизвестность.
Но на этот раз мы были лишены таких переживаний. По той простой причине, что никаких специальных сигналов к началу наступления не было. Подразделения, выгрузившись на берегу, сразу же вступали в бой. Так вступали в бой и передовой отряд старшего лейтенанта Червякова, и полки Елина и Панихина.
Город был в огне. Пламя пожаров поднималось на несколько десятков метров. Сотни фашистских стервятников висели над головой. Казалось, не только земля, но и небо дрожало от разрывов. Здания рушились. Дым и пыль резали глаза. Но бойцы упорно шли в бой.
Как только передовой отряд Червякова появился на правом берегу, один из офицеров штаба армии передал ему приказ Чуйкова: вместо первоначального замысла - захватить и расширить плацдарм для обеспечения высадки остальных частей дивизии - наступать на вокзал, только что занятый гитлеровцами.
Действия передового отряда с момента высадки и на всем протяжении первого дня боя дружно поддерживали три танка, которые оказали бойцам неоценимую услугу, особенно в моральном плане. Бойцы видели, что о них думают, им помогают бронетехникой, и с удвоенной энергией бросались на врага. Уже спустя много лет после войны я Узнал, что это были танки подполковника М. Г. Вайнруба (ныне генерал-лейтенант, Герой Советского Союза), который сам находился в головной машине.
Остаток ночи и днем 15 сентября передовой отряд во взаимодействии с этими танками вел упорные бои по очищению от врага привокзальной части города. К исходу дня гвардейцы заняли вокзал, фашисты бежали, оставив на поле боя десятки трупов. Вокзал имел исключительно важное тактическое значение: отсюда можно было контролировать подходы к центральной части города. Так началась борьба за каждый метр сталинградской земли.
Этот день и остальные части дивизии провели в ожесточенных схватках с противником, безуспешно пытавшимся сдержать натиск гвардейцев.
16 сентября наступление вспыхнуло с новой силой. Наши воины медленно, но упорно продвигались вперед, захватывая дом за домом, квартал за кварталом, улицу за улицей. Враг несколько раз переходил в ожесточенные контратаки, однако гвардейцы отражали их и неуклонно шли вперед, несмотря на необычайно сложную обстановку боя.
Как-то получалось, что все наступательные бои дивизии, до сталинградских, походили на установившиеся нормы вооруженной борьбы: не только командиры рот, но и командиры батальонов видели боевые порядки своих подразделений, могли управлять ими, организовывать взаимодействие с приданными и поддерживающими средствами, строить по своему усмотрению систему огня и маневрировать на поле боя.
Но, пожалуй, даже намеренно нельзя было создать более трудную обстановку, чем та, что сложилась здесь, в Сталинграде. Она опрокидывала все имевшиеся представления о боевых действиях.
Можно как-то примениться к местности, наступая через городские захламленные дворики, сарайчики для хозяйственного скарба, по огородам мимо палисадников с розами и георгинами или, наконец, по асфальтированной площади, на которой вражеские автоматчики или пулеметчики срезали бы даже траву, если бы она росла. Но необычайно, сложно это делать в лабиринте квартир, коридоров и лестниц, в кромешной тьме ночных подвалов, погребов и чердаков, не зная и не ведая, где противник, подчас путая в темноте своих и чужих.
Вот когда пригодилось то, что мы называем сплоченностью, слаженностью подразделений, чего мы настойчиво добивались в Камышине.
Направление глазного удара как с нашей стороны, так и со стороны противника менялось иногда по нескольку раз в день. Также часто переходили из рук в руки улицы и отдельные дома. Вся глубина боевых порядков нашей дивизии простреливалась не только ружейным и пулеметным огнем, но и огнем из автоматов. Нередко передний край проходил через коридор, квартиру, лестничную клетку. Случалось, когда наших бойцов отделяли от врага лишь стена или потолок. Работники штабов временами затруднялись наносить на карту передний край: так часто он передвигался то в ту, то в другую сторону.
Гитлеровцы упорно пытались вернуть отбитый у них в первые два-три дня нашего наступления центр города. На полки Елина и Панихина они обрушили огонь десятков своих артиллерийских и минометных батарей, укрытых в садах, за высотами и в балках на западной окраине города. Группы автоматчиков, поддерживаемые танками, бросались в контратаки, прикрываясь плотной завесой огня. Улочки, сбегавшие вниз, простреливались от начала до конца. За перекрестки, каменные здания, а иногда и просто за выгодно лежавшие развалины завязывались яростные рукопашные схватки.
На левом фланге дивизии над двумя соседними стрелковыми бригадами уполовиненного состава нависла опасность: враг так их прижал к реке, что они держались каким-то чудом.
Эту возвышенность мы называли по-граждански: Мамаев курган, а горожане - высотой 102,0, хотя, любой сталинградский школьник, дабы блеснуть историческими познаниями, мог сказать, что когда-то на этом холме стоял шатер татарского хана Мамая.
Высота была господствующей. В переводе с военного языка это означало, что все, лежащее в поле зрения, вплоть до самого горизонта, можно было не только разглядывать с этой высоты из-под ладони или в бинокль, но и расстреливать из любого вида оружия, в пределах досягаемости его огня.
