Начали мы обучаться и фигурам высшего пилотажа — полётам по приборам. Кстати, в то время это давалось труднее, чем сейчас. Авиагоризонта — прибора, определяющего пространственное положение самолёта, — авиаторы ещё не имели.
Помню, как-то раз вылетел я для отработки фигур высшего пилотажа в зону, расположенную в пяти километрах от нашего аэродрома. Облачность была в этот день средней, видимость сносная — километров пятнадцать, ветер умеренный.
Заданная высота — две тысячи метров, но, уже поднявшись на тысячу восемьсот метров, самолёт попал в облака. Я задумался: что делать? И решил: фигуры я всегда успею выполнить, а вот облачность не каждый день бывает. Попробую-ка испытать полёт в облаках.
Как только рыхлый слой серых облаков прикрыл земные ориентиры, стало побалтывать. Тем не менее сначала я летел вполне благополучно: три минуты в одном направлении, столько же — в противоположном. Вскоре это занятие мне наскучило, и я рискнул сделать в облаках вираж обычным порядком, как в чистом небе. Левый вираж удался хорошо — крен не превышал тридцати градусов. Выровняв самолёт, я приступил к выполнению правого.
Вот тут-то и стряслась со мной беда. Стрелка указателя начала отмечать быстрое увеличение скорости, самолёт стал подозрительно быстро терять высоту, мотор зловеще загудел. Машина из виража стремительно перешла в глубокую спираль.
Все мои попытки вывести самолёт из этой рискованной фигуры были безуспешны. Окутанный облачной ватой, я продолжал описывать круг за кругом, стремительно приближаясь к земле. Наконец самолёт вывалился из слоя облаков, но от этого не стало легче.
«Что случилось? — с ужасом думал я. — Неужто сейчас конец?..»
Мысль работала с молниеносной быстротой: припоминаю, как учили нас действовать, чтобы вывести самолёт из крутой спирали — необходимо прежде всего уменьшить скорость! Я сбавил газ, уменьшил скорость и на высоте тысяча метров от земли выровнял самолёт сперва в продольном, а затем и в поперечном положении. Затем снова прибавил газ и стал сличать наземные ориентиры с картой.
Установив, где нахожусь, взял курс на аэродром. Уже заходя на посадку, начал мучительно раздумывать: доложить инструктору всё, как было, или лучше скрыть? А вдруг за самовольный полёт в облаках меня снова отстранят от полётов?
Но тут вспомнилось комсомольское собрание, где я сам выступал, ратуя за правдивость, за комсомольскую честь.
Приземлившись, я доложил инструктору всё, как было, признался и в том, что в облака зашёл не случайно.
К моему удивлению, инструктор меня не обругал. Видимо, проступок мой был не так уж серьёзен, а, может быть, желание учлёта испробовать впервые полёт в облаках показалось ему законным. Тем более, что учебной программой были предусмотрены слепые полёты по приборам.
Так заканчивался второй год нашего обучения. Мы стали тренироваться на маршрутных полётах.
Стояло лето 1940 года, погода была безветренной и солнечной. Мне предстояло пролететь пятьсот километров по замкнутому треугольнику — в районе севернее Тамбова.
Техники залили горючее в основной и в дополнительный бачки машины. Я пригнал по росту сиденье, натянул лямки парашюта, застегнул ремни. Инструктор уселся сзади меня, стартёр взмахнул белым флажком, и я пошел в воздух.
Заданная высота — тысяча метров; первая сторона треугольника — на северо-восток от аэродрома. Ориентиры прекрасные: лесные массивы, река Цна, железнодорожное полотно. Приятно лететь в такой погожий, тихий день. Мерно работал мотор. Чуть побалтывало. Под крылом разворачивалась знакомая панорама: колхозные поля, сады, деревни. Я вообразил себя уже линейным пилотом, летящим далеко, в загадочную страну Индию. Накануне я как раз читал книгу об Индии, и мне страстно захотелось побывать там. А подо мной в это время расстилались густые тамбовские леса, жирные, черноземные пашни.
Я вёл самолёт по курсу самостоятельно. Инструктор молчал: не подсказывал мне и не поправлял. Порой я забывал даже, что он у меня за спиной. Контрольный полёт в том и заключается, что ученик всё делает самостоятельно, а инструктор только молча наблюдает за ним и отмечает промахи.
Болтанка усиливалась, переходя временами в резкие броски. Кучевые облака на горизонте постепенно сливались в сплошную облачность синевато-чёрного цвета. Я полагал, что инструктор даст мне указание обойти фронт циклона, но тот упорно продолжал молчать. Ну что же, молчание, как говорят, — знак согласия. Я пошёл навстречу грозовой туче, рассекая одно облако за другим. Про себя же подумал: «Инструктор меня не поправляет, знает, что готовлюсь стать линейным пилотом. Мало ли какие в рейсе могут встретиться метеорологические условия. Я обязан привыкнуть к любым!»
Рассуждал я неправильно — заходить в грозовые облака вообще не следует без крайней необходимости. А в те времена, когда самолёт ещё не был оборудован для слепых полётов как сейчас, тем более этого не следовало делать, да ещё такому неопытному лётчику.
Вскоре машину начало трепать, как щепку в морских волнах. Нервы напряглись у меня до предела. На пальцах, сжимающих рукоятку штурвала, выступила испарина: ведь первый раз попал я в такую переделку! А инструктор и тут ни звука.
Пришли на память страшные минуты, которые довелось мне пережить за свою недолгую лётную практику, вспомнил свой первый парашютный прыжок. Очень я волновался, когда выбрался на крыло. Чтобы не видеть под собой воздушной бездны, стал смотреть на горизонт — ощущение высоты потерялось. Собравшись с духом, я прыгнул, раскрыл парашют и благополучно приземлился.
«Неужели мне не удастся взять себя в руки? — подумал я. — Неужели инструктор не подскажет, что делать?» Но тот сидел молча.
Но сейчас было не до инструктора. Самолёт вошёл в тучу, его продолжало бросать вверх, вниз, в стороны. Приборы перед моими глазами заметались как бешеные. Усилиями ног пытался я сохранить курс, посылал вперёд то правую, то левую педаль. Крутя так и этак руль управления, я рассчитывал устранить крены.
О козырёк пилотской кабины ударились вначале крупные капли дождя, потом стекло задёрнуло непроницаемой, мутной плёнкой. Крылья поливал бешеный водный поток, брызги заливали мне очки. Я же твердил про себя: «Вот сейчас пробью эту тучу, и всё пойдет хорошо, всё будет благополучно!»
Вдруг перед самолётом сверкнула молния, и грозовые разряды стали следовать один за другим. Яркие вспышки электрических разрядов прорезывали сгустившуюся темноту.
Тут я не выдержал напряжения:
— Товарищ инструктор, товарищ инструктор! Что делать? Гроза!
