В свободные минуты в особой комнате дома Гросхайнца он сам отрабатывал детали модели здания (размером в добрую квадратную сажень); где фракции рабочих воссоединял вместе; эта модель была органом связи; к ней впоследствии и прибегали все мы, чтобы произведя то или иное измерение, или просто, наглядевшись, понять и линию своей работы в связи с другими.
Мы, "функционеры", не видели целого: он целое держал всегда, говоря о детали; указания Энглерту, Лиссау, Рихтеру, Мэрион, Катчер были указаниями, вносящими ритм и перспективу.
В горячую пору работ ДОРНАХЦЫ как бы замкнулись в особую корпорацию; стали обществом в обществе; об обществе в его целом они и не думали; доктор же: уходя в детали Гетеанума, летал в Мюнхен, Берлин, Штутгарт, Лейпциг, Париж и т. д. В ту пору в Лейпциге разыгрался новый инцидент: и в нем деятельное участие принял доктор.
Со второй половины марта начался слет художников и будущих резчиков в Дорнах; "ЧЕРТЕЖНАЯ" фракция выступила из чертежной, распространяясь на холме: массивы дерева уже стояли в сараях; новая реальная трудность: как их взять? Штампов не было; не у кого учиться; история последних столетий и не знает таких форм; и кроме того, надо было взять с толком, чтобы совпасть с заданиями вычислений архитектора и инженера; группа чертежников самоорганизовалась в инструкторскую группу для десятков съезжавшихся, не имеющих представления о работе по дереву; в числе начальной группы резчиков оказались и мы; тут же были и "СПЕЦЫ" (Дубах[100], фон Гейдебрандт, брат педагогички[101], Катчер и др.); но мы "не спецы" (даже и "СПЕЦЫ") еще туманно представляли характер работы; тогда выступил доктор и три дня лично много часов показывал, как держать стаместку, вести штрих, плотность и т. д.; еще более смотрели: как он работал над капителью; в мае резчиков было уже около 100 человек; в июне — июле — около 200 (все члены); но первым рядовым резчиком был сам доктор; потом он уже только приходил к нам; с апреля, когда стали на архитравы (количество их было НЕ МЕНЕЕ 25-ти), составил рабочие группы (по группе на архитрав), доктор каждый день обходил группы (а то и два pasa в день), останавливаясь перед каждою группою, делая отметки (где, сколько сантиметров снести дерева); его обход работ начинался с 10-ти утра; к 11-ти он появлялся на архитравах; с 10 до 12 он обходил работающих; в 12 шли обедать; а уже с двух или трех он опять появлялся на постройке, порой оставаясь там до 6–7 вечера; он заходил в бюро, в домик Рихтера, в художественные мастерские, подолгу засиживался в деревянной будке у Энглерта, с ним обсуждая детали куполов.
И потом бежал работать над планом бетонной постройки для отопления — у себя на дому; в то же время: он давал указания по эвритмии Киселевой[102] и молодой Вольфрам[103], и т. д.; и еще находил время перерабатывать заново свою книгу "Рэтзель дер философи"[104] (два тома), следить за литературой и за жизнью различных антропософских центров; из дорнахской лихорадки он бросался в позедки, так:
31 января мы оказались в Дорнахе, а в марте уже были с ним в Штутгарте (лекции), в Пфорцгейме (лекции); в апреле же оказались на ряде лекций его в Мюнхене, тотчас — курс лекций в Вене под заглавием: "МЕЖДУ СМЕРТЬЮ И НОВЫМ РОЖДЕНИЕМ"[105], публичные лекции там же; там деятельно он принимал участие в организации какого — то нового Ферейна[106]; из Вены — в Прагу (и мы — за ним), там опять лекции в ложе, публичная и эсотерический урок; вместе с ним мы вернулись в Дорнах, а он поехал в Париж (на ряд лекций); читал в Берлине, читал в Базеле; а с конца апреля — с начала мая началась серия лекций для строителей Гетеанума в Дорнахе: в освобождаемой для этой цели по вечерам столярне, или — в домике Рихтера; до июля он начитал единственный в своем роде курс, разительно отличавшийся от лекций, читанных в Германии; тут темами выступали: архитектура, скульптура, живопись, стекло (в связи с постройкой); был и ряд специальных лекций о "ГЕТЕАНУМЕ" (как то лекция о нашей резной скульптуре).
Таковы точки этой деятельности от февраля 1914 года до июля 1914 года.
К июлю ряд неприятностей, выяснилась несостоятельность архитектора Шмидта справиться с "ГЕТЕАНУМОМ", вскрылись злоупотребления строительного бюро, растраты, недоброкачественность поставленного дерева, ошибки в вычислениях; ряд форм погиб; их надо было заново и вычислить и сложить; перемены в составе Бюро его удручали; он все строительные работы поручил Энглерту; архитектор Шмидт исчез с горизонта.
В первой половине июля мы с доктором уехали в Швецию; в Норкоппинге он прочел лекционный курс и спешно вернулся в Дорнах: в судороги предвоенной суматохи; помнится его лекционный призыв к нам устоять в напоре вражды, могущей всех нас рассеять.
7С момента объявления войны он — в Дорнахе почти все время (за исключением редких поездок в Германию). С первых военных месяцев помимо ряда других сложностей (уход мобилизованных рабочих и большинства членов общества, мужчин — резчиков): надо было переорганизовать весь темп работ; надо было утихомирить военные страсти дорнахцев (немцев, русских, англичан, поляков и т. д.); он уходит — в "Семейную жизнь": семья — мы, дорнахцы: большая семья — из 19 наций. В ней намечался раскол — в двух направлениях: 1) РАСКОЛ по нациям,
2) РАСКОЛ по ритму восприятия антропософии; впервые выступает антропософская молодежь Дорнаха (главным образом, художественная богема, среди которой были и 60-летние "ЮНОШИ", и антропософские СТАРИКИ, среди которых были и молодые по возрасту); старики и старухи — "МИСТИЧЕСКИ" настроенная часть общества, ополчившаяся на нас (и доктора) рядом сплетен; выявились разности бытов и классов, — не только возрастов; впервые окрысились на доктора антропософы — мещане; между прочим, и за то, что он всем своим бытом стал на сторону свободной от всех внешний поклонений демократической молодежи того времени, оказывавшей доктору пылкую любовь; в дорнахских конфликтах он стоял с "ГОЛЫТЬБОЙ" против богатых "СВЯТОШ"; тогда состоятельные рантьерши, расселившись вокруг "ГЕТЕАНУМА" в удобных виллах, отдались за кофе мистическим и не мистическим сплетням; молодежь же работала, шумела, шутила, влюблялась не предаваясь "МИСТИКЕ"; доктору не прощали, что этой "ЧАНДАЛЕ" он говорил горячо свое "да"!
В Дорнахе, в условиях вынужденно коммунальной жизни, на тесноте, так сказать, впервые выявилась острота конфликтов и разность пластов, слагавших общество; с осени 1914 года он сглаживал обострения: национальные, классовые, бытовые; вплоть до распутывания жизненных узлов и трагедий; а с лета 15‑го года произошел просто взрыв на почве разъединения несоединимых элементов, едва не разорвав А. О. в его целом; общество стало освобождаться от застоя понятий, привнесенных из внешнего мира и гнилостно разлагавшихся в особых условиях дорнахской жизни.
