Тем не менее как жить — не знаю. Дальше невеселых рассуждений дело не идет. Хотелось бы держаться потише и подостойнее. Чтобы побольше искусства и поменьше шума: кино мы снимаем все больше про свои беды и горести. Они, конечно, надоедают. Вокруг все только и кричат: «Хватит чернухи, светлуху хотим!» Только как ее снимать светлуху, если ты голоден, или, наоборот, наелся до отвала, если ты зол, и в воздухе висит ненависть, и тянет всех разоблачать? А веселиться, конечно, можно. Но тихонечко. Скорее для того, чтобы не падать духом и обязательно с оглядкой на унылый пейзаж за окном, на наше заоконное бытие.
1991 г.
* * *
Каким будет кинематограф 2000 года? Безумно сложный вопрос. Десять лет — это колоссальный срок! Это сопряжено со многим. Во-первых, какими будем мы? Не победит ли агрессия? Не победит ли эта чернуха, которая скопилась в атмосфере над нами? Говорят, что дьявольское начало сейчас сильно разгулялось. И многие серьезные люди, в том числе и от науки, ставят это состояние черноты в зависимость от катаклизмов, землетрясений, массовых несчастий. Видимо, когда-то выпущенное нами зло вернулось и повисло над нами же…
1990 г.
* * *
«Чтобы помнили» — истории, которые не претендуют на окончательную истину. Это как бы сколок судеб. Почему эти актеры, знаменитые, знавшие вкус славы, умерли в забвении? Почему они так рано ушли из жизни? Ведь никто из них не умер просто от болезни. Водка, одиночество, нищета.
Недавно показали картину «Сорок первый». Чухраю пришло огромное количество писем от зрителей: «Почему не снимается Изольда Извицкая?» И никто не знает, что она уже восемнадцать лет в могиле, что она умерла красивой, молодой, женщиной…
Вот это мы. В нашей сегодняшней жизни. Что же в этом хорошего? Это же путь в никуда.
Я начал делать «Чтобы помнили» не потому что мне нравится разрывать могилы. Исповедовать чужих вдов и выслушивать истории чужой гибели отнюдь не способствует здоровью. Я просто чувствовал: отходит, отсекается огромный пласт жизни. Мы этим дышали, и я не хотел тот воздух отпускать. Сегодня даже имя Шукшина, не говоря уже о Трифонове, мало кому и мало что говорит…
* * *
«Чтобы помнили»… На фоне того, что все полетело вверх тормашками и в искусстве, и в жизни, стал искать какую-то иную идею, но нельзя сказать, что я нашел ее путем долгих раздумий. Она на земле лежала. Раз в сегодняшнем дне плохо, надо поискать, что было вчера. А единственное, что вчера было хорошо, — это люди, которых мы помним. Ну и потом, я к этому времени был уже, в общем, больным. Я начал делать передачу еще здоровым, но прошло совсем немного времени, и случился инсульт. А больные люди часто размышляют о смерти. Для меня это тоже был вполне естественный круг забот.
Меня предупреждали, что не надо заглядывать в могилы, своим интересом ты выстраиваешь вокруг себя как бы климат смерти. И в долгожительстве твоем это тебе не поможет. Как говорил Ницше: «Если долго всматриваться в бездну, бездна начинает всматриваться в тебя».
* * *
Я уже вроде брэнда, мне деться некуда, а список ушедших артистов — большой. И потом, у нас все изменилось. Если раньше «Чтобы помнили» — это было целое кино телевизионное, то сегодня урезали до тридцати минут. А за полчаса показать судьбу невозможно. Передача стала более информативная, менее эмоциональная. Раньше был час, а первая передача про Инну Гулая вообще шла полтора. Меня тогда вызвали в «Останкино» и поправили.
* * *
Неординарность, талант, я уж не говорю о гениальности, всегда считались некоей аномалией.
В общем, так оно и есть. И поэтому интерес кино к таким людям закономерен. Что такое святая норма? Жующий, пьющий, заботится о семье, но нет у него задачи — осчастливить мир. Так чего его изучать? Он без неожиданностей. Маленький человек в русской литературе, Акакий Акакиевич, например, тоже не норма. Это другой организм, сильно нежный. И у Достоевского все униженные и оскорбленные, которым он сочувствовал, тоже ненормальные. Так что ничего удивительного в этом нет. И нынешний бум в кино, он кажущийся, он был всегда. Вот появился «Телец» Александра Сокурова. Для чего это сделано? Мы Ленина считали великим, а у него, оказывается, пломбы во рту и естественные потребности он отправляет как простой смертный. Так мы об этом и без Сокурова догадывались. Обыкновенный был человек, только с извращенным сознанием. Умирал страшно. Но что нам доказывает это копание в физиологии полумертвого, ничего не соображающего человека? Что таков закат всех диктаторов? Что всех их ждет Божья кара? Но нам есть, с чем сравнивать. Например, «Осень патриарха» Маркеса. Как бы про то же, да не про то. Так что все зависит от твоего взгляда, твоего воспитания и с какой целью ты это делаешь. Отразить, отобразить — бросьте! Можно отражать и общественные туалеты. Задача искусства не кого-то чему-то научить, открыть истину человечеству, но хотя бы смягчить нравы. И если не дал Бог таланта подняться до откровения, занимайся хотя бы этим.
2002 г.
* * *
Итальянский неореализм просуществовал очень недолго. Как некий момент, сопряженный с новизной, с рассматриванием в микроскоп штукатурки, выщербленных зубов. И Пазолини, и Висконти довольно быстро ушли от неореализма. Ну, а наши фильмы… Чего уж так умиляться доброте советского кино? Оно было лживое. Там было девяносто процентов дерьма. И были художники, которые стояли особняком. Если брать последние годы, это Данелия, Тодоровский, Рязанов, если брать второй возрастной эшелон — Митта, Михалков, Кончаловский. Были и в республиках талантливые люди. Хотя появлялись в тех фильмах незамысловатые люди, которые говорили очень непростые, непростонародные слова, что делало их любопытными. Это была некая греза. Желание вырваться из обыденности.
2002 г.
* * *
Нет сегодня героя. Мелькают маленькие параметры благородства. Чуть человеческого в нечеловеке, как поступил хорошо! Ух, снимите шляпу! Это случайное совпадение. Герой — это кто? Христос, Че Гевара, если хотите. Где они, люди, способные за идею пойти на костер? Уголовник — вот герой нашего времени. Уголовник, ублюдок. Ну, так чего о нем рассуждать?
2002 г.
* * *
Телевизионный поток есть в любой стране. И в Америке, и в Китае. Это не называется кинематографом. Это дерьмо, потреба, которой всегда было в мире девяносто процентов. Но поток никогда ничего не определял: ни культурные процессы, ни общественные.
Конечно, это ужасно, это формирует вкус нации, но я уверен, что это результат объективных процессов истории. И они не чреваты окончательной гибелью нации и ее духа. Все проходит, и это пройдет. Талантливые люди рождались всегда. Они сейчас в тени. Их не очень видать. Но кончится время дураков. Оно уже потихоньку проходит, несколько десятков лет пройдет, и талантливые люди будут делать кино, писать книги. Бездарные бесславно отойдут и будут забыты.
