Разница между Буэнос-Айресом и Боливаром была удручающей. Если говорить конкретно: контраст между многолюдным перекрестком улицы Кордоба с улицей Виамонте, где в любой день недели в семь часов вечера полно народу, и сельской площадью маленького городка, где в этот час слышался только перезвон церковных колоколов, несомненно, должен был вызвать в нем ощущение подавленности. Конечно, Банфилд в этом смысле был больше похож на Боливар, чем на Буэнос-Айрес, но в этот период жизни Кортасар уже чувствовал себя жителем Буэнос-Айреса, человеком столицы, уроженцем метрополии. Уместно спросить, что дало Кортасару его пребывание в Боливаре и по какой причине он сам постарался изъять, и со временем частично изъял из своей опубликованной позднее библиографии к сборнику стихов «Присутствие», сведения об этих годах своей жизни. Какие-то факты все-таки известны, и сейчас мы это увидим.
Опасаясь, что он превратится в сельского жителя, писатель поселился в гостинице «Ла Бискаина», в большом здании, построенном в конце XIX века, которой поначалу управлял баск, тосковавший по своему Кантабрийскому морю, филе макрели и влажному климату: «Здешняя жизнь наводит меня на мысль, что я похож на человека, ведущего растительное существование. Есть только один выход из него, и состоит он в том, чтобы закрыть за собой дверь комнаты, где живешь, – только так можно обрести себя и предположить, что находишься где-то в другом месте, – и взять книгу, тетрадь, авторучку. Никогда еще, с тех пор как я оказался здесь, мне так не хотелось читать. К счастью, я кое-что привез с собой и смогу, поскольку время позволяет, посвятить себя этому занятию. Атмосфера внутри отеля и вне его, внутри колледжа и вне его лишена каких бы то ни было понятий масштабности. У микроорганизмов в опытной пробирке и то больше активности, чем у жителей Боливара» (7, 27). Сказано точно, ничего не скажешь. Прибыть в маленький городок на заре занимающегося дня и поселиться в так называемом «отеле» – это вряд ли может служить воодушевляющим стимулом. Ко всему прочему, его первые впечатления от колледжа очень скоро нашли свое подтверждение. Колледж, располагавшийся в совершенно неподходящем для этой цели здании, только усугубил первое впечатление от городка. В том же самом письме от 23 мая, адресованном Кастаньино, он напишет о том, что за месяц, который прошел со дня его появления, единственными предметами, преподававшимися там, были биология и музыка. Удручающее впечатление произвели на него и жители городка; хотя суждение Кортасара имеет абстрактный характер, оно не относится к конкретным людям, скорее, к общей атмосфере застоя и запустения, присущей всему городку, «где люди бесконечно просты и, как следствие, счастливы до мозга костей» (7, 32). Можно предположить, что таким и был этот городок сельского типа в те годы прошлого века: ровное течение повседневности если и нарушалось, то каким-нибудь весьма незначительным событием, каковым мог быть ужин, который устраивал кто-нибудь из преподавателей, прощаясь с холостяцкой жизнью; праздник местного масштаба, который воспринимается как самое большое событие из тех, что вообще могут произойти. Новости, приходившие из Европы, Кортасар слушал по радио, сидя у себя в комнате, окнами на безлюдную площадь, обсаженную деревьями, которые рубили на дрова. Фашизм, утвердившийся в Испании, загнавший в угол республиканцев, оказавшихся в невыносимом положении, осознание Гитлером своего превосходства и силы, Муссолини с его путаными, бессмысленными действиями, сеявшими страх: как бы далеко ни была сцена, на которой разворачивались эти события, они грозили Второй мировой войной. В остальном Кортасар приспособился к рутинной жизни, которая защищала его от внешнего мира, как блиндаж: он готовился к урокам, проверял домашние задания у себя в гостинице, в номере 59, с открытым, по причине астмы, окном; порой ему снилось, что он путешествует по Мексике (мысль, которая с некоторых пор не давала ему покоя), он вставал в половине седьмого утра в те дни, когда у него был первый урок, и читал.
Читал. Это хоть как-то спасало. Он читал все свободное от уроков время, читал в праздничные дни, читал по утрам и вечерам. Так он меньше чувствовал, как давят на него дни и ночи. Заварить мате в своей просторной комнате, а она действительно была просторной, включить радио и слушать музыку в крутящемся кресле, которое принесла мукама (так в Аргентине называют горничную) по имени Хосефа. Молчаливая и заботливая. Он читает или перечитывает и переводит, поскольку в это время Кортасар начинает сотрудничать в качестве переводчика с французского языка с издательством «Сопена». Переводы в то время тоже служили источником дохода, а кроме того, он набирался опыта для будущей профессиональной деятельности. Он читает Неруду: в меньшей степени такие вещи, как «Местожительство – Земля», и в большей степени такие, как «Двадцать стихотворений о любви и одна песня отчаяния». Он читает Рильке, язык которого позволил ему приблизиться к французскому символизму (не будем забывать, что его первые стихи, составившие сборник «Присутствие», основаны на символизме, своего рода дань времени, как мы уже говорили ранее), но в первую очередь он читает Рембо; затем последовали Андре Жид, Пруст, Фрейд, Федерико [(Лорка)], Кант, Малларме, «Мадам Бовари» – таков список его чтения, который он к 1939 году все еще не завершил; он внимательно, хотя и без восхищения, изучает Гёте. Если представить себе Кортасара в период его жизни в Боливаре, то это человек, у которого под мышкой всегда зажата книга.
Вызывает удивление широта читательских и культурных интересов Кортасара в то время; кроме уже упомянутых авторов он читает таких писателей, как Кафка, Хемингуэй, Фолкнер, Бэйтс, Честертон, Нерваль, Оскар Уайльд, Д'Аннунцио, Валери, Гомер, Рубен Дарио, Шелли, Китс, Эзра Паунд, Элиот, Гёльдерлин, а также книги о негритянском джазе, который, по его мнению, был единственным настоящим джазом. Уровень знаний, который охватывал и классику, и современную литературу на испанском языке и на других языках, традиционную и разрушающую все устои. Возможно, что в те годы он отдавал предпочтение испаноязычным авторам, но причина этого становится понятной, если соотнести этот период жизни Кортасара с событиями, тогда происходившими: в Виснаре расстреляли Лорку, Лугонес[24] покончил с собой, а Вальехо в то время умирал в Париже от нищеты; обо всем этом не говорилось в учебном заведении Мариано Акосты, однако именно это заполняло неяркую жизнь преподавателей боливарского колледжа. Порой сам Кортасар соглашается с тем, что в Боливаре его эмоциональная жизнь имела двойственный характер. С одной стороны, это был период интенсивного формирования, с другой – в этом образе жизни существовала и определенная опасность, поскольку чтение не оставляло ему времени для накопления собственного жизненного опыта, подменяя собой жизнь, как таковую. Кроме того, необходимо отметить, что речь идет о широчайшем охвате европейской и американской литературы, где почти не присутствует латиноамериканская литература, из которой ему знакомо только главное, то, что требовалось у Мариано Акосты для получения звания преподавателя, или чуть больше, хотя и в этой области он старается наверстать упущенное, так что, оказавшись позднее в Чивилкое, Кортасар сразу же принимается пополнять свои знания, читая таких авторов, как Рикардо Молинари, Эустасио Ривера, Бернардо Каналь Фейхоо, Сиро Алегрия.
