Ознакомительная версия.
Самым большим испытанием для него явилась война, сначала на Кавказе, где он воочию увидел огромное количество раненых и больных, и операции проводил в крайне неблагоприятных условиях, часто стоя на коленях или в согнутом положении тела: шалаш-операционная был сделан из древесных ветвей, покрытых соломою. Вместо матрасов стелили солому, а койками служили скамьи из камней, крайне низкие. По этой причине хирургу и приходилось оперировать в столь неудобном положении. В других шалашах и палатках также лежали раненые, и Н. И. Пирогов с риском для здоровья спал прямо на холодной земле. Он вспоминал, «что утомленные до изнеможения днем при производстве операций и перевязок (по большей части в согнутом положении), пропитанные эфирными парами и нечистотою, мы сами терпели еще много и ночью от вшей, которых приносили мы с собою от больных… но мы могли по крайней мере утешить себя тем, что совестливо исполняли наши обязанности и не пропустили ни одного случая устранить страдания раненых…» У большинства солдат были очень тяжелые раны. «Мириады мух, привлеченных смрадными испарениями, облепливали тяжело раненных и тех особливо, которые лежали без чувства; вши и черви гнездились в соломе и белье». Чтобы облегчить страдания раненых при их перевозке в госпиталь, Н. И. Пирогов применил неподвижную крахмальную повязку. Она создает покой, особенно в дороге, и часто делает ненужной ампутацию», – советовал он врачам. И боль, и отечность после наложения повязки в месте перелома быстро исчезала.
Н. И. Пирогов видел, в каких условиях работали военные врачи, да и он сам, впервые оказавшись на войне. По его мнению, это были патриоты России. Таким был и Н. И. Пирогов.
«Врачи в действующих отрядах всегда готовы под неприятельскими выстрелами подавать пособие раненым, и не было ни одного случая, когда бы врача на Кавказе обличили в неготовности идти навстречу опасности; напротив, много раз уже случалось, что они были ранены, убиты; был даже случай, когда один врач должен был принять команду над ротою и взял завал; были случаи, что один врач должен был перевязывать при ночном нападении до 200 раненых. Во время господствующей холеры на руках одного бывали целые сотни холерных больных и никогда не слышно было, чтобы начальники жаловались на нерадение или беспечность врача».
Героический период жизни Н. И. Пирогова продолжился на Крымской войне. В Севастополе он стал применять сортировку больных – одним операцию делали прямо в боевых условиях, других эвакуировали сразу после оказания медицинской помощи. Впервые Н. И. Пирогов ввел новую форму медицинской помощи и сам возглавил военную общину сестер милосердия и тем самым заложил основы военно-полевой медицины.
С. П. Боткин, приехавший во время Крымской войны в Севастополь вместе с другими медиками и работавший под началом Н. И. Пирогова, писал: «По приезде Ник. Ив. в Крым во второй раз, южная сторона Севастополя была нами уже оставлена, большая часть больных и раненых стягивалась в Симферополь, где и основал Пирогов свою главную квартиру. Осмотрев помещение больных в Симферополе, в котором тогда находилось около 18-ти тысяч, рассортировав весь больничный материал по различным казенным и частным зданиям, устроив бараки за городом, Пирогов не пропустил ни одного тяжело раненого без того или другого совета, назначая операции, те или другие перевязки. Распределив своих врачей по различным врачебным отделениям, он принялся за преследование злоупотреблений администрации.
По распоряжению Ник. Ив. принимали на кухне по весу, запечатывали котлы так, чтобы нельзя было вытащить из него объемистого содержимого, тем не менее все-таки наш бульон не удавался: находилась возможность и при таком надзоре лишать больных их законной порции.
Нужно было иметь всю энергию Н. Ив., чтобы продолжить эту борьбу с лихоимством, начало которого лежало, конечно, не в отдельных личностях, а в определенной системе и в нашей общей степени нравственного развития.
Около Н. Ив. в Симферополе держались почти исключительно те врачи, которые с ним приехали, большей же части товарищей он был не люб, так как стремления его были невыгодны для многих; молодые по врачебной иерархии врачи его избегали из страха своего начальства».
Н. И. Пирогов, постоянно беспокоясь о раненых, вступал в конфликт с администрацией, требовал вовремя обеспечивать всем необходимым лазареты, жаловался на то, что разворовывались продукты и медикаменты.
В одном из писем к жене Н. И. Пирогов пишет:
Я люблю Россию, люблю честь родины, а не чины; это врожденное, его из сердца не вырвешь и не переделаешь, а когда видишь перед глазами, как мало делается для отчизны… так поневоле хочешь лучше уйти от зла, чтобы не быть, по крайней мере, бездейственным его свидетелем…
Многие лекарства Н. И. Пирогов покупал на свои деньги и радовался, что можно было спасти купленным им хлороформом или хиной хотя бы сотню раненых. Из Петербурга вместо перевязочных материалов приходили сигареты и чай… От нерадивости многих начальников у него опускались руки. Ах, если бы были нужные медикаменты, то многие из солдат были бы живы! Сколько слез пролил Н. И. Пирогов у постели умирающих, оставшихся умирать без необходимых медикаментов. Своей жене, его близкому другу, он описывает ужасающие условия, в которых находились больные: «раненые лежат в грязи, как свиньи, с отрезанными ногами. Я, разумеется, об этом сейчас же доношу главнокомандующему, а там злись на меня кто хочет, я плюю на все…врачи действительно виноваты, что они, как пешки, не смеют пикнуть, гнутся, подличают и, предвидя грозу от разъяснения правды, молчат…»
Н. И. Пирогов считал, что если Севастополь падет, то только от интриг высшего командования, их чиновничьих притеснений. Когда физические, моральные и духовные силы Н. И. Пирогова были на исходе, он едет в Петербург – находясь в Севастополе, он не в силах был улучшить судьбу раненых и хотел путем хождения по верхам изменить их положение. Он обращается с докладной запиской к военному министру и излагает план, в котором предлагает поменять организационную структуру медицинского обеспечения армии в Крыму. Но они – верхи – устали от замечаний Пирогова, и директор медицинского департамента по приказу военного министра, прочитав докладную записку ученого, накладывает свою резолюцию: «Записка Пирогова не заслуживает, чтобы ей давали какой-либо ход». «Он лезет не в свое дело, разве можно организовать качественную медицинскую помощь на войне» – это голос чиновников. «Централизация» и независимость медицинской службы на войне необходимы, чтобы не зависеть от недобросовестных снабженцев госпиталей и безграмотных начальников госпиталей и подчиняться одному главнокомандующему», – таково мнение Н. И. Пирогова. Было все – споры, разговоры, но не было дела. Более того, военное ведомство категорически против второй поездки Н. И. Пирогова в Крым. За него вступилась великая княгиня Елена Павловна: «Я выложу все свои сбережения… К чему мне они, если там так запросто убивают русских солдат». И добилась своего. Но перед этим она на одном из вечеров императорского двора познакомила Н. И. Пирогова с молодой императрицей, сочувствующей ему. В разгар их беседы вошел император Александр II, которому великая княгиня представила Н. И. Пирогова. И когда государь спросил, правда ли, что чиновники обворовывают в Крыму всю армию, тот ответил «да» и добавил, что он свидетель тому: нет соломы, хлеба, воды, инструментов и к раненым относятся как к собакам, «…все потому, что все эти ваши люди есть первоклассные воры и антипатриоты…» Н. И. Пирогов всегда говорил правду, никогда не изменяя себе, своей совести, своим убеждениям.
Ознакомительная версия.
