«Я бы сказал, что самые смелые решения он приводил в исполнение раньше, чем могло бы появиться чувство страха или вообще какая-то посторонняя мысль».
Вот что выделяло Чкалова среди самых смелых, самых талантливых истребителей страны — он был наделен редкостной способностью мгновенно реагировать на внешние факторы полета, и эта его способность во многом предопределила счастливую судьбу летчика. Плюс, конечно, характер — цельный, сильный, открытый и совестливый.
Почему же Валерий Павлович так трудно восходил к своей славе, к признанию? Вернее всех, пожалуй, объяснил это М. М. Громов:
«Многие были склонны мерить Чкалова на свой аршин. А он был выше их на голову».
* * *
Строевой летчик Чкалов, как и всякий смертный, имел свой актив и свой пассив. В его пассив, как уже сказано, относили недисциплинированность, стремление выделяться из общего ряда, готовность рисковать без надобности. Допустим, что в большей или меньшей степени все эти обвинения справедливы, что же отнести тогда в актив?
Большинство самолетов, на которых Валерий Павлович летал в начале ленинградской службы, имели свободную подачу горючего в двигатель, иначе говоря, бензин просто перетекал из бака, расположенного выше мотора, в карбюратор. Такая схема была не вполне надежной. На пилотаже случались (и нередко) остановки двигателя. Запуск мотора в полете не всегда удавался, и тогда приходилось садиться вынужденно.
Обычно запуск производили на пикировании.
Поначалу Чкалов действовал как все, ну и результат у него бывал как у всех: иногда мотор запускался, иногда нет. А потом запуск у Чкалова стал получаться безотказно. Почему? Выводя машину из пикирования, он стал делать резкий разворот в сторону и этим маневром сообщал винту вращательный импульс. Мотор оживал немедленно.
Маленькое открытие заслуживает безусловно положительной оценки. И не только, а вернее, не столько потому, что оно способствовало повышению безопасности полетов в эскадрилье (чкаловский прием запуска был очень скоро освоен всеми летчиками); это открытие весьма четко характеризует летчика, оно говорит о его способности мыслить технически грамотно, о стремлении искать и находить лучшие решения в худших обстоятельствах. И это — актив.
* * *
С открытым кольцевым прицелом Чкалов стрелял превосходно, а с оптическим «альдисом», где поле зрения было значительно уже, поначалу успехи Валерия Павловича оставляли желать лучшего.
И тогда Чкалов соорудил треногу, поставил два прицела рядом и стал тренироваться в наводке. Прицеливался с земли по летающим машинам. Надо заметить, что в те годы наземная тренировка была не в чести, особенно у старых, опытных пилотов. И самолюбивый Чкалов упражнялся тайно, пряча свою треногу в кустах. Спустя некоторое, очень непродолжительное время и с оптическим прицелом Чкалов стал стрелять столь же уверенно, как с кольцевым. Это тоже свидетельство его находчивости, его умения достигать намеченных целей, тоже — актив.
* * *
Еще зеленым юнцом, начинающим летчиком. Чкалов перетянул на вираже «мартинсайд» и свалился в штопор. Не сразу оценив обстановку, он вывел машину из штопора в опасной близости от земли и… тут же не раздумывая полез на высоту, чтобы намеренно повторить срыв в штопор и вывести машину «как надо»…
Пожалуй, и это рискованное решение следует отнести в чкаловский актив, если даже не в пилотский, то, безусловно, в актив человеческий.
* * *
Проводились маневры Балтийского флота, и авиаэскадрилья И. П. Антошина получила задание доставить донесения на флагман; найти корабль в открытом море и сбросить на палубу вымпел. Никаких радиосредств на самолетах тогда не было, поиск надо было вести исключительно визуально, и все решения в полете летчику приходилось принимать совершенно самостоятельно. Погода стояла хуже некуда — высота нижней кромки облачности где сто, а где и вовсе пятьдесят метров, сплошной мглистый дождь…
Командир эскадрильи послал к флагману двух летчиков — Леонтьева и Чкалова. Двух для верности, ибо особенной надежды на успешное выполнение задания у него не было.
Часа через два с половиной измученный Леонтьев вернулся на аэродром, доложил: флагман найти не удалось, возвратился на последнем горючем.
Чкалова не было. Время шло.
В ожидании минуло уже больше трех часов.
Тому, кто не ждал друзей из полета, трудно представить себе состояние находящегося на земле летчика, когда по расчету времени видно — бензин у товарища кончился; а полет происходит над морем, да еще на сухопутном самолете.
Начало темнеть. Горючее у Чкалова не могло не кончиться. Неожиданности в авиации иногда случаются, чудеса — никогда…
Да, горючее наверняка кончилось.
И тут телефонный звонок из Ораниенбаума, глухой голос в трубке:
— Докладываю: задание выполнил, вымпел сбросил, до дому горючки не хватало, сел в Ораниенбауме вынужденно, присылайте механика и бензин.
Подробности, ставшие известными несколько позже: чтобы не ошибиться и не сбросить вымпел на «неприятельский корабль», Чкалов, летая на высоте тридцати-двадцати метров, читал надписи на бортах. Это заняло много времени. Носясь над самой водой, он ни на минуту не забывал о катастрофически быстро убывавшем горючем и точно рассчитал остаток бензина — только до берега.
Да, он шел на риск вынужденной посадки, шел совершенно сознательно, готовый нести всю полноту ответственности за последствия своего решения.
Конечно, он мог не выполнить приказ и вернуться. Но такое, когда учения проходили в условиях, максимально приближенных к реальным боевым, даже не приходило ему в голову.
Как строго не судить летчика, но такой полет тоже из чкаловского актива — и пилотского, и в не меньшей степени человеческого.
* * *
Много позже, став заводским летчиком-испытателем, Валерий Павлович, как теперь принято говорить, на общественных началах работал инструктором в заводском аэроклубе. К самолетной ручке буквально рвались тысячи юношей и девушек.
И все, кто получил воздушное крещение из чкаловских рук, в том числе и главный конструктор Николай Николаевич Поликарпов, единодушно свидетельствуют: никогда, ни разу Чкалов, прославленный пилотажник страны, не позволил себе показать новичку, что такое «настоящая авиация». Молодых Валерий Павлович возил бережно, аккуратно, даже нежно. И очень сердился, когда кто-нибудь из курсантов пытался показывать свои «возможности» и закладывал крен побольше положенного.
Понимал: в авиации одна дорога — от простого к сложному, и отбить охоту от полетов куда легче, чем приручить человека к небу. Понимал Чкалов и другое: полет должен быть радостью, глотком счастья, а не тяжелой необходимостью.
