Незамедлительно и в свойственной ему манере Тэмужин встретил опасность. К этому времени все его воины были на конях и собрались под своими штандартами. Выстроив их в линию по эскадронам под защитой леса с одного фланга, он сформировал другой фланг в виде квадратного пространства, огороженного кибитками, и внутрь этого квадрата загнал скот. В кибитках спешно укрылись вооруженные луками женщины и дети. Теперь он был готов встретить пересекавшего долину неприятеля численностью в 30 тысяч воинов.
Они двигались строем, эскадронами по пятьсот всадников. Один ряд в эскадроне состоял из ста человек, и, соответственно, таких рядов было пять. В первых двух шеренгах скакали воины, носившие доспехи – тяжелые железные пластины с отверстиями, через которые пропущены скрепляющие их между собой завязанные узлами ремни, и шлемы из железа или покрытой лаком грубой кожи, увенчанные гребнем из конского волоса. Лошади также были защищены – их шея, грудь и бока были закрыты кожей.
Однако эти шеренги вооруженных всадников остановились, в то время как самые задние ряды легковооруженных воинов продвинулись между ними вперед. На них была всего лишь дубленая кожа, и вооружены они были дротиками и луками. Они на своих юрких лошадях сновали перед монголами, метая дротики и стрелы и прикрывая выдвижение тяжелой конницы. Воины Тэмужина, вооруженные и экипированные подобным же образом, встретили атакующих стрелами, выпущенными из мощных, укрепленных рогами луков. Перестрелка прекратилась, когда легкая кавалерия тайчудов откатилась назад, под прикрытие конников в доспехах, и ударные отряды перешли в галоп. Тогда Тэмужин выпустил навстречу своих монголов. Но он выстроил свою орду в двойные эскадроны, по тысяче человек по фронту и десять рядов в глубину. И хотя у него было только тринадцать боевых дружин, а у тайчудов шестьдесят отрядов, напор его более глубоко эшелонированных формирований на узком фронте сдерживал продвижение тайчудов, и их первые эскадроны были рассеяны.
Теперь Тэмужин мог бросить свою ударную тяжелую конницу против легких эскадронов неприятеля. Рассредоточившиеся и мчащиеся монголы под своим родовым знаменем из девяти хвостов яка пускали стрелы с каждой руки.
И вспыхнула одна из жесточайших степных битв – орды всадников, яростные крики, наступающие под градом стрел воины, вооруженные короткими саблями, стаскивающие своих врагов с коней арканами и крюками на концах копий. Каждый эскадрон бился самостоятельно, и сражение шло по всей протяженности долины, а ратники рассеивались под натиском противника, перестраивали ряды и вновь шли в бой. Это продолжалось до сумерек. Тэмужин одержал решительную победу. Пали на поле брани 5 или 6 тысяч воинов неприятеля, а семьдесят вождей были доставлены ему с мечами и колчанами на шеях.
Некоторые источники утверждают, что монгольский хан велел всех этих пленников тут же сварить заживо в котле, – эта жестокость выглядит неправдоподобной. Молодой хан не очень-то жалостлив, но видел пользу, которую могли бы принести эти, еще полные сил, пленники у него на службе» (Лэмб Г. Чингисхан. Властелин мира. М.: Центрполиграф, 2002. С. 43–46).
Поскольку древние источники разделились в вопросе, на чей счет должны быть записаны эти «подвиги бесполезной жестокости» (выражение Р. Груссе), современные исследователи либо идут за автором той или иной хроники, либо (как, например, монгольский ученый Ж. Тумурцэрэн, китайский исследователь Хух Ундур и другие) выдвигают свои версии, суть которых сводится к тому, что текст главного источника, «Сокровенного сказания монголов», был неверно понят или намеренно искажен китайскими переводчиками и летописцами, которые первыми его изучали, переводили и использовали.
Американский исследователь Джек Уэзерфорд высказал свою точку зрения о последствиях «бессмысленной жестокости» Жамухи: «В последовавшей битве силы Жамухи обратили воинов Тэмужина в бегство. Чтобы отбить у них охоту еще когда-либо выступать против него, Жамуха пошел на самые жестокие меры, какие только знали степные войны. Сначала он отрубил голову одному из пленных предводителей и привязал ее к хвосту своего коня. Пролитие крови и осквернение мертвой головы осквернили душу усопшего, а привязывание головы рядом с нечистым местом коня опозорило всю его семью. Сообщают, что Жамуха приказал сварить заживо семьдесят пленных юношей в котлах.
Такая смерть должна была разрушить сами их души и таким образом полностью истребить их. Поскольку у монголов «семь» считается несчастливым числом, вся история про семьдесят котлов может быть просто поэтическим преувеличением зверств Жамухи, но тем не менее «Сокровенное сказание» однозначно указывает на то, что действия упоенного своей победой Жамухи серьезно испортили ему имидж. Такая жестокость с его стороны еще больше усилила антагонизм между старыми аристократическими родами, которые унаследовали власть от предков, и малыми и незначительными семьями, которые могли рассчитывать только на свой талант и личную доблесть. Это происшествие оказалось решающим для Тэмужина, который проиграл битву, но выиграл поддержку и популярность среди монголов…». (Уэзерфорд Дж. Чингисхан и рождение современного мира. M.: ACT, 2005. С. 114–115).
Эти роды были в кровном родстве с родом боржигин; приход уругудов и мангудов значительно укрепил дружину Чингисхана.
Отец Мунлиг – это тот самый Мунлиг из племени хонхотан, которому умирающий Есухэй-батор, отец Чингисхана, завещал позаботиться о своей семье; наши источники не сообщают подробности того, как Мунлиг истолнил завет Есухэй-батора, но, судя по тому, что Чингисхан неоднократно называл его отец Мунлиг, можно сделать вывод о характере отношений между ними.
По мнению монгольского ученого Ш. Гаадамбы, сразу после смерти Есухэй-батора Мунлиг призрел семью сродника, став Тэмужину фактически отчимом. Один из сыновей Мунлига, Хухучу, стал впоследствии верховным шаманом и до определенных событий, имел большое влияние на Чингисхана.
Ученые-монголоведы датируют это событие 1196 г.
Некоторые исследователи отмечают отсутствие в исторических хрониках упоминаний о Чингисхане на протяжении почти десяти лет (c 1168 по 1196 г.). Поэтому некоторые историки назвали этот период его биографии «неизвестным десятилетием», «белым пятном», «пробелом в биографии», выдвигали гипотезы, где он был и что делал в этот период.
На наш взгляд, наиболее взвешенной и объективной является позиция по этому вопросу монгольского ученого Ш. Нацагдоржа, который в написанной им биографии Чингисхана отмечал: «Рашид ад-Дин констатировал, что, поскольку Чингисхан в период 1168–1194 гг. «находился в расстроенном состоянии», «обстоятельства его жизни не известны в подробностях и погодно» и «пишутся сокращенно». По мнению немецкого востоковеда П. Рачневского, «было что-то такое, что могло негативно сказаться на репутации Завоевателя вселенной и на что было наложено табу как для современников, так и для более поздних историков». Это и привело к тому, что образовался десятилетний пробел в биографии Чингисхана. П. Рачневский допускает, что в течение десяти лет, когда имя Чингисхана не упоминалось в исторических хрониках, его на родине не было, и «есть основания считать, что он бежал из Монголии, дабы найти прибежище у цзиньцев, или даже, будучи «захваченным ими в плен, обращен в рабство».
