Ознакомительная версия.
Кн. П. П. Вяземский. Соч., с. 520.
Нат. Ник. Гончаровой только минуло шестнадцать лет, когда они впервые встретились с Пушкиным на балу в Москве. В белом воздушном платье, с золотым обручем на голове, она в этот знаменательный вечер поражала всех своей классической, царственной красотой. Ал. Сер. не мог оторвать от нее глаз. Слава его уж тогда прогремела на всю Россию. Он всюду являлся желанным гостем; толпы ценителей и восторженных поклонниц окружали его, ловя всякое слово, драгоценно сохраняя его в памяти. Наталья Николаевна была скромна до болезненности; при первом знакомстве их его знаменитость, властность, присущие гению, не то что сконфузили, а как-то придавили ее. Она стыдливо отвечала на восторженные фразы, но эта врожденная скромность только возвысила ее в глазах поэта.
А. П. Арапова (урожд. Ланская, дочь Н. Н. Пушкиной-Ланской от второго брака). Воспоминания. – Новое Время, 1907, № 11409,
Пушкин познакомился с семейством Н. Н. Гончаровой в 1828 году, когда будущей супруге его едва наступила шестнадцатая весна. Он был представлен ей на бале и тогда же сказал, что участь его будет навеки связана с молодой особой, обращавшей на себя общее внимание.
П. В. Анненков. Материалы, с. 270.
Когда Пушкин принес стихи (Е. Н. У-вой «Вы избалованы природой») матушке, они были без подписи; на вопрос матушки: зачем он не подписал своего имени, он ответил: «Так вы находите, что под стихами Пушкина нужна подпись? Проститесь с этим листком: он недостоин чести быть в вашем альбоме». И Пушкин уже был готов уничтожить его; тут началась борьба, кончившаяся тем, что драгоценный листок остался в руках матушки, совершенно измятый и с оторванным углом. Пушкин был побежден и должен был подписать свое имя под трофеем, который матушка еще держала обеими руками.
Н. С. Киселев по записи Л. Н. Майкова. – Л. Н. Майков, с. 371.
Он что-то во все время был не совсем по себе. Не умею объяснить, ни угадать, что с ним было, mais il n’etait pas en verve (но он не был в ударе). Постояннейшие его посещения были у Корсаковых и у цыганок; и в том и в другом месте видел я его редко, но видал с теми и другими и все не узнавал прежнего Пушкина.
Кн. П. А. Вяземский – А. И. Тургеневу, 9 янв. 1829 г. – П. П. Вяземский. Соч., с. 518.
Мария Ивановна Римская-Корсакова должна иметь почетное место в преданиях хлебосольной и гостеприимной Москвы. Она жила открытым домом, давала часто обеды, вечера, балы, маскарады, разные увеселения, зимою санные катания за городом, импровизированные завтраки. Красавицы дочери ее, и особенно одна из них, намеками воспетая Пушкиным в Онегине[110], были душою и прелестью этих собраний. Сама Мария Ивановна была тип московской барыни в хорошем и лучшем значении этого слова. Старый век и новый век сливались в ней в разнообразной стройности и придавали личности ее особенное и привлекательное значение.
Кн. П. А. Вяземский. Заметка из воспоминаний. Полн. собр. соч., т. VII, с. 171.
Здесь (в Старице, Тверской губ.) я нашел две молодых красавицы: Катиньку Вельяшеву, мою двоюродную сестру, в один год, который я ее не видал, из 14-летнего ребенка расцветшую прекрасною девушкою, лицом, хотя не красавицею, но стройною, увлекательною в каждом движении, прелестною, как непорочность, милою и добродушною, как ее лета[111]. Другая, Машенька Борисова, теперь тоже заслуживала мое внимание. Не будучи красавицею, она имела хорошенькие глазки и для меня весьма приятно картавила. Пушкин, бывший здесь осенью, очень ввел ее в славу[112]. Первые два дня я провел очень приятно, слегка волочившись за двумя красавицами… В Крещение (6 янв. 1829 г.) приехал к нам в Старицу Пушкин. Он принес в наше общество немного разнообразия. Его светский блестящий ум очень приятен в обществе, особенно женском. С ним я заключил оборонительный и наступательный союз против красавиц, отчего его и прозвали сестры Мефистофелем, а меня Фаустом. Но Гретхен (Катин В. – Катенька Вельяшева), несмотря ни на советы Мефистофеля, ни на волокитство Фауста, осталась холодною: все старания были напрасны. – Мы имели одно только удовольствие бесить Ивана Петровича (Вульфа, двоюродного брата Алексея Вульфа, тридцатилетнего местного помещика, влюбленного в Катеньку Вельяшеву); образ мыслей наших оттого он назвал американским. – Мне жаль, что из-за таких пустяков он, вероятно, теперь меня не очень жалует; он очень добрый и благородный малый. Если еще сведет нас бог, то я уже не стану волокитством его бесить.
В Старице Машенька Борисова и Наталья Кознакова прошли у меня между пальцев. Дай бог мне быть впредь умнее, а то «дурно, дурно, брат Александр Андреевич», – как говорил Пушкин.
После праздников поехали все по деревням; я с Пушкиным, взяв по бутылке шампанского, которое морозили, держа на коленях, поехали к Павлу Ивановичу (Вульфу, одному из дядей Алексея). – За обедом мы напоили люнелем, привезенным Пушкиным из Москвы, Фрициньку (гамбургскую красавицу, которую дядя привез из похода и после женился на ней), немку из Риги, полугувернантку, полуслужанку, обрученную невесту его управителя, и молодую, довольно смешную девочку, дочь прежнего берновского попа, тоже жившую под покровительством Фридерики. Я упоминаю об ней потому, что имел после довольно смешную с ней историю. Мы танцевали и дурачились с ними много, и молодая селянка вовсе не двухсмысленно показывала свою благосклонность ко мне. Это обратило мое внимание на нее, потому что прежде, в кругу первостатейных красавиц, я ее совсем и не заметил. Я вообразил себе, что очень легко можно будет с ней утешиться за неудачи с другими, почему через несколько дней, приехав опять в Павловское, я сделал посещение ей в роде графа Нулина, с тою только разницею, что не получил пощечины. – В таких занятиях, в охоте и в поездках то в Берново, то к Петру Ивановичу (другой дядя Алексея Вульфа) или в Павловское, где вечера мы играли в вист, – провел я еще с неделю до отъезда с Пушкиным в Петербург.
Ал. Н. Вульф. Дневник. – Пушкин и его совр-ки, т. XXI–XXII.
В Старице, на семейном бале у тогдашнего старицкого исправника В. И. Вельяшева, я встретила в первый раз Пушкина. Я до этого времени ничего про Пушкина не слыхала, но он прямо бросился мне в глаза. Показался он мне иностранцем, танцует, ходит как-то по-особому, как-то особенно легко, как будто летает: весь какой-то воздушный, с большими ногтями на руках. – «Это не русский?» – спросила я у матери Вельяшева, Катерины Петровны. – «Ах, матушка! Это Пушкин, сочинитель, прекрасные стихи пишет», – отвечала она. Здесь мне не пришлось познакомиться с Александром Сергеевичем. Заметила я только, что Пушкин с другим молодым человеком постоянно вертелись около Кат. Вас. Вельяшевой. Она была очень миленькая девушка; особенно чудные у нее были глаза. Как говорили после, они старались не оставлять ее наедине с Алексеем Николаевичем Вульфом, который любил влюблять в себя молодых барышень и мучить их.
Ознакомительная версия.
