И еще более поразительным для наблюдателя было психическое состояние Наполеона после военного фиаско в России. Он сумел легко и достаточно быстро вытеснить боль поражения из головы: полководец был настолько спокоен и исключительно сосредоточен, а анализ военного похода был настолько беспристрастным, что, как писал Евгений Тарле, это больше походило на анализ гроссмейстера у шахматной доски, чем на впечатления человека, должного осознавать собственную катастрофу. Естественно, завоеватель не сожалел о десятках тысяч людей, бестрепетно приведенных им на смерть. Напротив, он уже раздумывал о том, как расправится с Россией в новой войне. «Они [неудачи] должны быть пропорциональны моему счастью; да, впрочем, они скоро будут заглажены», – заявил французский император по дороге в Париж.
Но даже фактически проигрывая военную кампанию против многочисленных союзников в 1813 году, Наполеон неустанно готовился к борьбе. Более того, он готовился исключительно к победе. Тот факт, что он на начальном этапе переговоров с коалицией не согласился на мир на весьма приемлемых условиях, свидетельствует не столько о его негибкости и упрямстве, сколько о последовательности в реализации жизненной стратегии, выражавшейся в непримиримости к чужим условиям и любым компромиссам. Если бы только он был дипломатом, например, уровня Меттерниха, он сумел бы удержать империю в узде, пусть даже путем уступок. Казалось, он с благодарностью принял бы смерть на поле боя, чтобы только не уступить победителям и не изменить своему жизненному кредо. Но смерть не брала его (хотя, по многочисленным свидетельствам императорского окружения, он жаждал смерти на поле боя, когда осознал близость конца своей империи), а дикая самозабвенная воля требовала удовлетворения, не желая считаться с изменением ситуации. Он не мог не чувствовать, что конец гигантской империи близок: многочисленные измены вассалов на ее окраинах и помощников в самой Франции, растущее воодушевление крепнущих союзников и четко слышимый ропот в верхушке французских войск были предвестниками завершения звездной эпопеи. Но внутреннее «Я» фатального разрушителя не могло смириться с поражением и заставляло его вести на поле боя новые и новые тысячи смертников. Как и все великие победители, он умел в трудный момент сосредоточиться на борьбе еще в большей степени, чем в минуты спокойного мира. Если люди склонны терять самообладание или даже паниковать в экстремальных условиях, то Наполеон и подобные ему люди только в схватке на грани жизни и смерти обретают настоящие крылья. Именно так и было в его последней императорской военной кампании: имея перед собой почти впятеро превосходящего по численности противника, Наполеон одержал ряд блистательных военных побед. Даже будучи загнанным в угол многочисленными союзниками, Наполеон не только не падал духом, но и вселял неимоверную уверенность в своих подчиненных. А на неожиданное взятие Парижа союзниками Наполеон отреагировал не как полководец на собственную катастрофу, а как созерцатель чьего-то отличного военного замысла. Он, очевидно, считал, что пока жив физически, никакой успешный маневр противника не в состоянии остановить сатанинского движения одержимого страстью войны. Вместо того чтобы сокрушаться о проигранной кампании, Наполеон уже через каких-то пятнадцать минут имел новый план борьбы. И если бы хоть один из его маршалов поддержал этот план, гений войны ринулся бы на Париж. И скорее всего, силой вырвал бы себе еще одну отсрочку.
Дальше ему оставалось только играть роль до конца, используя весь свой актерский талант. Наполеон утверждал, что он всегда думал о Франции и о том, чтобы дать ей возможность властвовать над миром. Но конечно, на самом деле о Франции он думал меньше всего. Просто его цель легко накладывалась на национальную идею, и при условии хорошей игры свои действия всегда можно было объяснить заботой об отечестве. Этим корсиканский завоеватель пользовался сполна, как, впрочем, и другие полководцы, вписавшие свои имена в историю. Низвергнутый Наполеон, покупавший души солдат за почести, славу и деньги, думал об окончании своего парадного шествия и своей чести. И если для возвращения своего прежнего положения нужно было бы сто тысяч французских жизней, этот человек не задумался бы ни на секунду. Он был словно поражен неизлечимым вирусом одержимости. Но мысли о расплате его не тяготили; напротив, с первых секунд падения он думал лишь о новой борьбе. Такова была суть наполеоновской идеи, которая, сначала возвысив до невиданных высот, в конце концов поглотила его так же, как гигантская змея заглатывает ловко пойманного кролика.
Феноменальные сто дней правления Наполеона являются великим и неповторимым эпизодом истории тоже исключительно благодаря одержимости одного человека: ему легче было погибнуть на поле брани, захватив с собой тысячу солдат, очарованных обаянием и мастерски нарисованными перспективами, чем пользоваться спокойной роскошью предоставленного острова Эльбы. Тишина и покой для Наполеона были сродни смерти. И неумолимый непобежденный дух фанатика вновь сломал стереотипы, приблизившись к французскому берегу: сильные не решались использовать против него свою мощь, а колеблющиеся тотчас переходили на его сторону. Поступки Наполеона, такие как высадка на юге Франции с тысячей солдат, выходили за грань нормального. Но и это было на руку Наполеону: он потрясал противников психологической атакой и одновременно вписывал свое имя в анналы истории. Нельзя, правда, сказать, что Наполеон действовал как безумный. Напротив, зная, что многие связывают его возвращение к власти с началом новых изнурительных войн, Наполеон неожиданно провозгласил, что собирается «дать людям свободу внутри Франции и мир извне». Это позволило сразу же получить огромные массы сторонников и вернуть личные симпатии.
И даже кровавое Ватерлоо, положившее конец уникальной эпохе Наполеона, не перевернуло его представления о мироздании. Как всякое живое существо, идентифицирующее себя, Наполеон боролся за то, чтобы быть первым и лучшим. Он боролся за новую реальность для себя, не считаясь с болью всего остального мира. Он жаждал счастья для одного себя, пытаясь выстроить его на костях своих солдат. Несметное количество раз он и сам рисковал ради своего счастья, но ему всегда было наплевать на весь остальной мир. Удивительная отличительная черта любого победителя, вызывающая, как цепная реакция, неизменную горькую расплату. Для самого Наполеона мучительная расплата выражалась в осознании крушения всех надежд и смерти в одиночестве и забвении. Хотя он, безусловно, знал, что оставил свое имя в истории.
