Начальник экспедиции гляциологов — Евгений Максимович Зингер, потомственный полярник, коренной москвич, еще в детстве наслушавшийся от друзей отца — Папанина, Кренкеля, Шмидта и других полярников — рассказов о покорении Севера и надолго связавший свою жизнь со Шпицбергеном.
Он — полная противоположность Синицыну и Проценко. Самым лучшим занятием Евгений Максимович считает вылазки на ледники, контакты с новыми людьми и изготовление «зингеровки». Зингер — очень непоседливая личность с неуемной тягой к передвижениям и перемещениям. Он легок на подъем и ради хорошей компании и задушевной беседы за чашкой чая готов пойти на край света. Каждый год, словно перелетная птица, он мигрирует между Баренцбургом и Москвой, но делает это по необходимости. Он с удовольствием оставался бы на Шпицбергене на целый год, но, во-первых, вопрос упирается в скудное финансирование экспедиции, а во-вторых, в зимнюю стужу ледники «спят», и по большому счету гляциолог в этот период остается безработным.
В поселке установилась примета: если Зингер появился в Баренцбурге, значит, зиме конец.
Непременный спутник Евгения Максимовича — Леонид Сергееевич Троицкий, на первый взгляд, слишком интеллигентный и совершенно не приспособленный к полярному ремеслу человек. Однако внешний вид обманчив: Леонид Сергеевич настолько кажется неприспособленным и уязвимым в быту, насколько является талантливым и выносливым ученым-гляциологом в поле.
Мне приходилось наблюдать, какие трогательные отношения скрываются за внешней грубоватостью двух старых друзей. На базе экспедиции Евгений Максимович Зингер берет шефство над Леонидом Сергеевичем Троицким, добывает и готовит пищу, моет посуду, принимает все важные решения, и это дает ему основания подшучивать над своим другом, слегка разыгрывать его, не переступая, впрочем, границ дозволенного. Например, Евгений Максимович при всех называет его «Троцким», рассказывает о его ошибках и промахах, но всегда беззлобно, дружелюбно. К ним с полным правом можно применить поговорку: «милые ссорятся — только тешатся». Для них такие отношения — способ преодоления старости, незаметно подкравшейся к ним из-за острого гребня ледовой горы. Леонид Сергеевич давно привык к дружеским наскокам Евгения Максимовича и только смущенно улыбается в ответ.
Но несмотря на преклонный возраст, они не собирались тогда сдаваться и списывать себя на пенсию и с юношеским задором выполняли составленные в Москве научные планы.
Е. М. Зингер заработал себе у норвежской контрразведки звание резидента КГБ на Шпицбергене, о чем он, зная достоверно, кого я в Баренцбурге представляю, с гордостью мне поведал. И это было не мудрено при его удивительной способности во все вникать и везде поспевать. Он пропускал мимо ушей все предостережения и предупреждения о коварстве иностранных разведок, смело завязывал знакомства и поддерживал контакты с норвежцами в самые мрачные годы холодной войны, полагаясь на здравый смысл и свой опыт. Признаться, у тогдашних блюстителей безопасности советских граждан за границей были вполне обоснованные причины для того, чтобы придираться к Евгению Максимовичу: далеко не все его связи в Лонгйербюене могли объясняться научной необходимостью. Он был таков, что просто интересовался всем. Но он обезоруживал любого «цербера» своей открытостью и искренностью, и, как правило, ему все сходило с рук.
О «зингеровке» в Баренцбурге и за его пределами ходило много слухов. Утверждали, что лучшего напитка на архипелаге не найти и что удостоиться чес-ти пригубить его Евгений Максимович позволяет не каждому. (Как вы догадались, речь идет об алкогольном напитке собственного, Евгения Максимовича, изобретения и изготовления.) Нужно сказать, что сам автор напитка не страдал скромностью и повсюду рекламировал его под названием, не оставлявшем ни у кого сомнений в его происхождении.
Я был однажды приглашен-таки на дружеский обед к автору «зингеровки» и отведал ее в достаточном количестве. Желание продолжить дегустацию не проходило и после того, как мы вчетвером — Троицкий, Зингер и мы с женой — незаметно уговорили одну бутылку и перешли к остаткам второй. Было ясно, что разведенный спирт был настоен на апельсиновых корках, но Евгений Максимович обладал каким-то дополнительным секретом настойки, потому что все ее имитации отличались от оригинала, как грубые копии, продающиеся на Арбате, от шедевра Эрмитажа. Открыть этот секрет он не захотел.
Зингер — отличный рассказчик. Его книга «Между полюсом и Европой», выдержавшая несколько изданий, интересно и живо рассказывает о Шпицбергене. Он знает о нем все или почти все. Это — самая настоящая ходячая энциклопедия по архипелагу, круг его интересов не ограничивался ледниками, а память редко когда его подводила.
… Так получилось, что провожать меня с архипелага домой пришлось этому человеку, и он с большой готовностью перевез нас и наши вещи из консульства на борт углевоза, которым мы возвращались из пятнадцатимесячной командировки на Шпицберген — командировки, прерванной развалом страны, нас туда пославшей…
Мы распили с ним в каюте бутылку «столичной» и пожелали друг другу благополучия. Старик переживал наше внезапное исчезновение с архипелага, но крепился, шутил и не подавал вида.
Когда углевоз дал гудок, отваливая от причала, на пирсе стояла сиротливая фигурка Евгения Максимовича, откуда-то снизу машущая нам рукой.
Вскоре фигурка слилась со складскими помещениями, а те в свою очередь — с грязно-серым профилем крутого склона Грен-фиорда.
Гляциолог остался наедине со своим вечно мерзлым миром и… неоплаченными счетами из нескольких торговых домов Европы. Сын заместителя министра иностранных дел СССР, России, а потом посла России в Копенгагене, секретарь консульства Платон Обухов перед своим отъездом в Москву сделал несколько заказов на кассетники, радиоприемники и еще какую-то ерунду, получил товар и уехал на материк, так и не оплатив заказ. Самое подлое состояло, однако, в том, что заказ «будущая надежда российской дипломатии» (впрочем, не оправдавшаяся) оформил на имя профессора Е. М. Зингера.
Евгений Максимович Зингер был весьма популярной личностью на архипелаге, он поддерживал крепкие научные связи со многими учеными мира, в том числе и во время их пребывания на Шпицбергене. Благодаря его поддержке и помощи мне удалось побывать в норвежском научном городке Ню-Оле-сунд и посетить польскую полярную станцию в заливе Хорнсунд.
Ню-Олесунд…
Правильно — Ню-Олесунд, что в переводе означает Новый Олесунд. Старый Олесунд находится где-то в Норвегии, а может быть, в Дании. С этим маленьким и самым северным в мире поселением, затерянным между гор в долине, полого спускающейся к величественному Королевскому фьорду (по-английски, Кингсбэй), что на западном побережье острова Шпицберген, связана целая полоса истории освоения Севера и покорения северного полюса, жизни многих и многих людей — и каких людей!
